Маршал недолюбливал евреев, но считал, что, как глава государства, он не имеет права руководствоваться личными эмоциями. В Брест-Литовске Пилсудский возжелал побеседовать с евреями, и достойнейшие из них, в том числе Зеэв-Дов Бегин, предстали перед «отцом отечества». Маршал был не в духе и, расхаживая по залу, раздраженно посматривал на своих бородатых подданных, составлявших тогда в Польше чуть ли не двадцать процентов населения.
Его короткая сухая речь свелась к тому, что евреи не должны заниматься гешефтами в ущерб государственной казне. «Я жду от вас лояльности и требую, чтобы вы сами выдавали властям спекулянтов и валютчиков из вашей среды. Мы раздавим червей, подтачивающих организм возрожденного польского государства», — закончил маршал.
Ему ответил Зеэв-Дов Бегин: «Мы не полицейские ищейки и не доносчики, и не нам заниматься такими делами. Вы не по адресу обратились, господин маршал».
Разозлившийся Пилсудский хотел что-то сказать, но, взглянув на этого невозмутимого еврея, осекся и махнул рукой.
В первые же месяцы войны немецкие войска заняли Брест-Литовск.
Хасю Бегин нацисты вытащили из больницы и убили на улице. Оставшиеся в Брест-Литовске евреи, в том числе отец и брат Бегина, были утоплены в Немане. Зеэв-Дов вселил в них мужество и повел на смерть. Он первым двинулся в Неман, рассекая волны подобно корпусу большого корабля, и шел до тех пор, пока вода не сомкнулась над его головой.
Бегин узнал о гибели семьи лишь через несколько лет, когда он, командир подпольной организации Эцель, скрывался в Эрец-Исраэль от английских сыщиков.
* * *
В Брест-Литовске Бегин закончил ивритскую гимназию, стал членом основанного Жаботинским движения Бейтар.
Жаботинский дал униженной и забитой еврейской молодежи Восточной Европы веру в то, что судьба нации находится в ее руках. Великий идеал поставил Жаботинский перед юношами и девушками из провинциальных еврейских местечек. Молодежь вступала в Бейтар десятками тысяч. Девизом Бейтара стали слова Жаботинского: «Одно знамя, одна цель, одно стремление и один идеал».
Жаботинский оставил систему политического анализа, которой и сегодня пользуются его ученики. «Бейтар, — вспоминал Бегин, — заключал в себе идею универсального сионизма. Я сразу понял, что это движение прокладывает путь к еврейскому государству. Благодаря Бейтару мы в рабстве стали свободными и вернулись на древнюю родину свободными людьми».
Друг юности Жаботинского Корней Чуковский на закате долгой своей жизни, когда он уже ничего не боялся, переписывался с жительницей Иерусалима Рахель Марголиной, присылавшей ему редкие книги и фотографии. В одном из писем Чуковский набросал портрет-характеристику молодого Жаботинского: «От всей личности Владимира Жаботинского шла какая-то духовная радиация, в нем было что-то от пушкинского Моцарта да, пожалуй, и от самого Пушкина. Рядом с ним я чувствовал себя невежей, бездарностью, меня восхищало в нем все: и его голос, и его смех, и его густые черные-черные волосы, свисавшие чубом над высоким лбом, и подбородок, выдававшийся вперед, что придавало ему вид задиры, бойца, драчуна… Я думаю, что даже враги его должны признать, что он всегда был светел душой, что он был грандиозно талантлив».
