У ворот города, во главе всех городских властей Ракапу встретил Иосэфа и почтительно засвидетельствовал радость всего Гелиополя – принимать в своих стенах представителя фараона. Кратко и ласково ответил Иосэф на приветствие, сошел с колесницы, сел в богато убранные носилки и, окруженный сановниками, направился к храму Солнца, чтобы принять участие в религиозной церемонии в честь богини Тафнут.
С гигантского пилона, украшенного обелисками, составлявшими вход в святилище, спускались длинные вереницы певцов и певиц храма – каждая группа под управлением особого регента, выбивавшего такт длинной золотой палочкой; тут же главный хормейстер внимательно следил по табличкам за порядком и подробностями церемониала. Мелодичные, мощные звуки священного гимна торжественно звучали в воздухе: священные песни, с редким совершенством исполняемые прекрасными голосами под аккомпанемент арф, производили всегда глубокое, потрясающее впечатление на народ; невольно опускалась голова, преклонялись колени и из глубины сердца вырывалось горячее воззвание к божеству.
За певцами шли жрецы низших степеней; за ними восемь пастофоров несли священную барку богини, покрытую ковром и убранную цветами; затем подвигались высшие сановники храма и во главе их великий математик, впереди которого несли все принадлежности музыки и книги Тота (Гермеса). Затем шел Гороскоп, верховный учитель науки гадания, атрибутами сана которого были часы и пальмовая ветвь; перо, линейку и чернила несли перед священным писцом, верховным учителем символической науки во всех ее формах и искусства священнописания; затем – верховный учитель правосудия с атрибутами своей власти: локтем (мера) и чашей, изображавшими: первый – равенство всех перед законом, а вторая – великое сопричастие жрецов к духовной жизни вселенной путем посвящения в таинства; за ним двигался священный ковчег, заключавший десять книг высшего посвящения, и наконец, Потифэра в полном облачении Верховного жреца, с белой тиарой на голове, блестящим, усыпанным мистическими камнями нагрудником и с эмблемами своего высокого сана – хлебами предложения и золотым кувшином. Верховный жрец, приветствуя Иосэфа, поднес ему цветок лотоса и окропил очистительной водой; затем Адон, сойдя с носилок, присоединился к кортежу.
Когда закончилась религиозная церемония, Иосэф отбыл в приготовленный для него дворец, пригласив к себе всех высших чинов; желая почтить их пиршеством, он позвал их, однако, за час до назначенного времени, чтобы лучше познакомиться и поговорить с ними. На этом пиру мнения относительно Адона разделились: одна часть присутствовавших была невольно обезоружена хотя и сдержанной, но радушной приветливостью этого красавца, который словно был рожден повелевать, умел сказать каждому доброе слово и все, казалось, знал; зато остальные, закоренелые египтяне и жрецы, остались холодны, и сознание своего унижения перед выскочкой-иноземцем пробуждало в их душе чувство ненависти. Но женщины почти единогласно приняли сторону Адона; немало пламенных, восторженных взглядов летело ему навстречу. Ну, разве мог он, – полный благородства и изящества, с таким достоинством носивший свою богатую одежду, когда-либо гнуть спину перед господином или палкой; могла ли разве красивая и выхоленная рука его когда-либо нести грубую работу невольника? Очевидно, все распускаемые про него слухи – клевета и ничего более. Для Иосэфа эти взгляды не остались незамеченными; он видел их уже в Мемфисе и знал прекрасно, что красивейшие, благороднейшие женщины охотно простили бы его происхождение, сочтя за счастье быть избранной им в супруги. Но до сего времени сердце Иосэфа молчало; государственные дела поглощали его всецело. Никто и никогда не мог подозревать, какая бездна честолюбия, надменности, жестокой затаенной обиды скрывалась за его белым и ясным лбом, в бесстрастных, правильных чертах его лица и тлела в глубине его глубоких непроницаемых глаз.
