Когда Иосэф прибыл во дворец и сошел с колесницы, то на пороге дома приветствовал его главный управитель, который, стоя на коленях, поднес два золотых кубка с медом и вином. В большой зале Иосэфа встретили писцы. Позвав нескольких из них к себе, он продиктовал приказание, предписывавшее главнейшим сановникам страны представиться ему завтра для доклада по текущим делам государства. В их числе фигурировал также и Потифар.
Выполнив этот первый долг, налагаемый его новым положением, Иосэф отпустил всех и занялся с управляющим подробным осмотром дворца и садов; это приятное развлечение заняло его до вечера и после роскошного ужина он предался отдохновению.
На следующий день, с самого утра, колесницы и носилки первых чинов государства стали прибывать во дворец Адона; в залах и приемных скоро стало тесно, так как сановники допускались в рабочую палату нового правителя по одиночке, а аудиенции были продолжительны.
Вникая во все подробности каждой отрасли администрации, Иосэф ориентировался, приводя в восторг маститых сановников верностью соображения и быстротой, с которой он усваивал сложный механизм государственной машины. Выходя от него, каждый выносил убеждение, что наступила новая эра, что отныне бразды правления находятся в железных руках и что новый Адон, не шутя, так серьезно вникал во внешние и внутренние дела страны. Прием приближался к концу, а Иосэф еще не видал самого интересного для него лица – начальника полицейской стражи и тюрем Мемфиса, – обер-полицеймейстера, как сказали бы мы ныне.
– Есть там еще кто-нибудь? – спросил Иосэф у дежурного писца, докладчика о представлявшихся.
– Никого нет, господин, кроме начальника писцов твоего стола, который ожидает приказаний.
– Впусти его и узнай потом, почему не был сегодня на приеме Потифар; я хочу говорить с ним по поводу беспорядков, замеченных в тюрьмах. – Узнав, что серьезная болезнь препятствует Потифару выходить из дому, Иосэф нахмурился и послал ему формальный приказ явиться к нему, лишь только тот поправится.
Прошло несколько дней. Поглощенный лихорадочной деятельностью, Иосэф на время забыл о Потифаре, как вдруг однажды утром, когда Адон работал один в своем кабинете, ему доложили, что начальник полицейской стражи и тюрем просит позволения предстать пред ним. Сердце Иосэфа сильно забилось; отодвинув папирус, который читал, он откинулся на спинку своего кресла, поглощенный нахлынувшими воспоминаниями. Живо представилась ему обеденная зала, в которую Пта, управитель, привел его и поставил за сидением нового господина, появления которого он ожидал со страхом и трепетом, – господина, который всегда был к нему снисходителен, великодушен и доверчив до того самого злополучного дня, в который Ранофрит, под влиянием страсти, им же самим внушенной, обрушила на него гнев своего мужа и чуть не погубила его. При воспоминании о самом ужасном дне своей жизни Иосэф чуть не потерял сознания; но тотчас же дикая радость сверкнула в его глазах: разве судьба не дала ему поистине чудесное удовлетворение?
