– Я жду, что ты мне скажешь. Ведь не призвал же ты меня, чтобы любоваться мной? – нетерпеливо спросил, наконец, Армаис.
– Именно! Я говорил себе, что человек, богато одаренный от природы, высокого происхождения, так хорошо поставленный в обществе, должен бы жениться, – ответил Иосэф, придвигая к себе ларец из слоновой кости и вынимая оттуда два свитка папируса и таблички. – Я нашел тебе невесту и желаю, чтобы ты на ней женился, – прибавил он.
– Доброта твоя поистине безгранична; но в этом личном деле мне хотелось бы сделать выбор самому, – вздрогнув от негодования, ответил Армаис.
– Положим; пеняй же на себя, что ты раньше не сделал этого. Теперь я за тебя решил: тебе остается лишь одобрить мой вкус и жениться на моей племяннице Сераг. Ее предназначаю я тебе в супруги.
Кровь с такой силой ударила Армаису в голову, что он зашатался; потеряв всякое самообладание, он бросился к столу, за которым сидел Иосэф.
– Ты, кажется, с ума сошел! Как ты смеешь так оскорблять меня? – воскликнул он с пеной у рта. – Мне жениться на этой грязной, дикой девчонке твоего племени? Да такой мерзкой твари я бы и в наложницы себе не взял. Довольно уже стыда для моего почтенного семейства, что один из его членов – вольноотпущенник! – Он остановился, задыхаясь.
Иосэф побледнел; злобным, ядовитым взглядом окинул он Армаиса.
– О! Благородство твоей семьи мне достаточно известно; но спрашиваю, что более бесчестит ее: родство ли с бывшим рабом или с крамольником, посягающим на жизнь фараона? Смотри, – он развернул один из вынутых из ларца папирусов, – и ты увидишь, что голова твоя не прочна на плечах и что ты со всеми сообщниками можешь кончить виселицей.
При одном взгляде на свиток папируса Армаис смертельно побледнел; голова закружилась и он ухватился за стол, чтоб не упасть.
– Итак, будущий цареубийца, спесь твоя словно поубавилась? – с презрением заметил Иосэф. – Теперь скажу тебе одно, что ваши заговоры я презираю: это – детская игра, которую я уничтожу так же легко, как комкаю этот папирус. Я только хотел доказать тебе, что ты – соломинка в моих руках. Если ты понял меня и дорожишь своей головой и головами твоих сумасбродов-товарищей, то не станешь более противиться браку с молодой, красивой, невинной девушкой, которую я тебе выбрал в жены.
Армаис закрыл глаза: такая буря разразилась в его душе, кровь так бушевала в нем, что он на минуту думал, что задохнется. Он сознавал себя мухой, попавшей в паутину. Если бы речь шла только о нем, он не задумался бы скорее умереть, чем жениться на девушке, внушавшей ему только отвращение; но мог ли он пожертвовать жизнью благороднейшей молодежи Египта, его друзей и товарищей, – обречь на горе и траур столько семейств? Да, этот человек был прав: заговоры, открываемые и так разумно им уничтожаемые, не могли пугать его; а между тем, уступить ему и согласиться на его требования – было жертвой, превышающей его силы.
