Верховный жрец оканчивал свое облачение, когда ему доложили о прибытии гонца от Адона. Удивленный, он велел ввести его к себе; то был Пибизи, любимый раб Иосэфа. Падя ниц, он объявил Потифэре, что Адон призывает его немедленно к себе по спешному делу.
– Он жив? – спросил неосторожно Армаис.
– Без сомнения; только господин мой болен и послал за почтенным Птахотепом! – с недоумением и подозрительно ответил невольник. Бросив негодующий взгляд на сына, Верховный жрец отпустил гонца, объявив, что немедля прибудет к зятю.
Хмурый, как туча, сел Потифэра в свои носилки. Мучительное беспокойство об участи Аснат и последствиях ее проступка снедало его. План Аснат, очевидно, не удался; может быть, она и умерла, но негодяй-то этот жив, и необдуманный шаг молодой женщины ставил жрецов в ужасно фальшивое и опасное положение. Во дворце Адона царили обычный порядок и тишина; дежурный офицер попросил Потифэру обождать в приемной зале, так как Цафнат-Паанеах (официальный светский титул Иосэфа, обозначавший слово: «начальник») был занят с достопочтенным Птахотепом. Сказав, что он еще вернется, Верховный жрец позвал надсмотрщика рабов и приказал провести себя в покои дочери, чему тот беспрекословно повиновался. Теперь ему стало ясно, что если Аснат и умерла, то никто из слуг об этом ничего не знает; волнуемый страхом и надеждой, он поспешил к дочери. У входа в женскую половину его встретила молодая рабыня, видимо взволнованная, и снова дурное предчувствие кольнуло его в сердце. Ускорив шаги, он нетерпеливо откинул завесу, за которой слышались плач и причитания Танафи. Завернутая только в свою полотняную тунику, неподвижно лежала Аснат: глаза ее были закрыты и лицо выражало страшное утомление. Две служанки растирали ей ноги и руки, а кормилица старалась влить ей в рот вино.
Все забыл Потифэра; одна глубокая любовь к дочери овладела его сердцем при виде бледного истомленного личика своей Аснат. Оттолкнув Танафи, он приподнял дочь и нежно прижал ее к своей груди. Молодая женщина вздрогнула и открыла глаза, в глубине которых мелькнул луч счастья при виде отца.
– Выдьте! И чтобы никто не смел входить в соседние комнаты! – сказал Верховный жрец. Когда служанки вышли, он нагнулся и прошептал с упреком:
– Что ты задумала? Какой удар нанесла бы нам твоя смерть!
– Отец, прости! Я хотела освободить вас и избежать сама любви «нечистого», но боги отвергли жизнь мою, которую я приносила им в жертву.
