– Приветствую тебя, благородный Потифэра, и благословляю богов, дозволивших мне снова увидать тебя в добром здоровье; их благость вырвала тебя из рук смертельной опасности!
Первосвященник вложил кончики пальцев в протянутую руку.
– Воля бессмертных разумна, – глухим голосом сказал он. – Человек лишь в своем ослеплении не разумеет их милосердия, выпрашивая себе жизнь, от которой с ужасом отказался бы, если б мог предвидеть, что готовит ему судьба. Теперь, – он возвысил голос, – позволь и мне приветствовать тебя под моей кровлей, Адон Египта! Да благословят боги твое прибытие в мой дом в ту минуту, когда ты готов похитить его радость, лучшее украшение, – дочь мою Аснат.
– Без страха доверь ее мне, славный и почтенный отец! Дочь твоя будет счастлива, любима и почитаема в доме своего супруга. Как Ра, которому ты служишь, она наполнит сияньем своей красоты мой пустой дворец, ожидающий свою хозяйку; теперь позволь мне как сыну облобызать тебя!
С бесстрастностью каменного сфинкса Потифэра позволил себя обнять; затем, взяв за руку Иосэфа, повел его к жене и дочери. Аснат опустила перед ним глаза, но ее бледность и убитый вид были достаточно красноречивы. Гнев, как молния, блеснул в глазах Иосэфа; он взял руку молодой девушки и, сняв с своей руки великолепное кольцо, надел ей на палец. Аснат, по-прежнему молчаливая и сумрачная, не сопротивлялась и не поднимала глаз; привет Майи был также холоден. Потифэра положил конец неловкому положению, пригласив всех перейти в смежную залу, где было подано угощение и где выпили за здоровье обрученных. Завязался общий разговор.
После ужина, переговорив сначала со своим будущим тестем о времени и подробностях свадьбы, которую и назначили через две недели, Иосэф подошел к Аснат, в течение всего пира едва омочившей губы в вино, и пригласил ее пройтись по саду. Молодая девушка, не говоря ни слова, последовала за ним; молча сошли они по ступеням террасы и углубились в тенистую аллею. Дойдя до каменной скамьи, он остановился и, прислонясь к смоковнице, сказал спокойно:
– Не сядешь ли, Аснат? Потом взгляни хоть раз, – ты еще ни разу на меня не посмотрела!
Открытая вражда блеснула в глубине насупившихся лазурных глаз навстречу пытливому взору, который вперил в них Иосэф.
– Я хотел остаться наедине с тобой, чтобы объясниться и постараться понять друг друга, – сказал Иосэф, и легкий вздох вырвался из его груди. – На всю жизнь мы соединяемся; мы, которые почти совсем не знаем друг друга, а все же я без слов могу прочесть на твоем лице, в твоих глазах, всю ненависть и все презрение, которые ты чувствуешь ко мне как к чужестранцу. Чувства твоей семьи и твоей касты для меня не тайна, а ты находишься под их влиянием: ты ненавидишь и презираешь, не отдавая себе даже отчета, заслуживает ли этих чувств тот, к кому они относятся.
