Стоило обратить на Соню внимание, и сразу видно: она – та самая прекрасная картина: совершенная, но не кричащая, не вызывающая, но захватывающая – стоит лишь по-настоящему, не отвлекаясь, взглянуть на нее. Я толком и не помню, когда она появилась рядом с нами – сначала в качестве подруги, посещающей все концерты, устраивающей уютные домашние вечеринки, организовывающей увлекательные вылазки в разрушенную усадьбу под Харьковом или на крышу оперного театра. Тонкая, бойкая, но не перетягивающая на себя внимание, никогда не повышающая голос. Однажды она открыла мне дверь, когда я пришла к Кириллу, и по тому, что на ней была его одежда, по тому смущению, с которым она играла роль хозяйки дома, было понятно, что теперь они вместе. Меня это радовало, лишь поначалу было немного волнительно – воспринимает ли брат ее всерьез или всего лишь благодарно принял эту нежную опеку? Вскоре они как близнецы – одинаковые стрижки, тонкие цветные джинсы, сумки через плечо, оба худые, легкие – сидят на диване, обняв колени, – даже удивительно, разве были они когда-то не вместе?
В противовес Сониной красоте была красота Оксаны, высокой, волнующей, будоражащей яркой внешностью девушки. Ее отец, Владимир Петрович, был давним другом Сашиной семьи. Военный в отставке, галантный, вежливый, в какой-то степени он заменял Саше отца – давал жизненные советы, обсуждал с ним его планы на будущее. Казалось, он заботится о жене и сыне умершего друга без посягательств на иной статус. Впрочем, именно так и было. Последние несколько лет Владимир Петрович жил в Германии, а Оксана доучивалась в университете в Киеве, но в Харькове оба бывали по нескольку раз в год. Я плохо знала Оксану – но редких встреч было достаточно, чтобы понять: вот кто хозяйка жизни, вот кто получит все, что ей причитается, и наверняка добьется всего, чего хочет. Изредка, приезжая в Харьков, Оксана появлялась на концертах – занимала самое близкое к сцене место, никогда не танцевала, не смеялась, сдержанно аплодировала, будто была выше этого хаоса, резких движений и шума. Всегда хорошо, даже роскошно одетая для мест, где обычно проходили концерты, она ни на секунду не сводила с Саши глаз во время выступления. Мы подшучивали над ним, мол, разве не видишь, что не музыка ей твоя нравится, не просто так она сюда ходит. Он подходил к ней после концерта, вежливо благодарил, приглашал присоединиться к нам – по понятным причинам, но она отказывалась, давая понять, что не хочет иметь с нами ничего общего, а с ним – иметь хочет все и прямо сейчас. У нее был обволакивающий взгляд и улыбка, откидывание волос в стиле барышни из «Неспящих в Сиэтле», за которой ухаживал Том Хэнкс, посчитавший, что привычка откидывать волосы – это что-то нервное. То, как она касалась его плеча, как смеялась его (даже не очень смешным) шуткам, – все было слишком откровенно, чтобы не понять, что Оксана как минимум хочет видеть Сашу в списке своих поклонников, а как максимум давно в него влюблена и отступать не собирается. Я встречала ее пару раз на семейных торжествах, где она всегда была нарочито любезна с его матерью – уводила на кухню посекретничать, помогала накрыть на стол. А еще ее наигранное смущение – стоило родителям пошутить на тему их с Сашей детской «любви» и предназначенности друг другу. Последняя тема, впрочем, Татьяной Николаевной больше не поднималась, как только она поняла, что мы с Сашей вместе, и за ее тактичность я была ей благодарна. Лишь не была уверена, что она рада этому факту. Оксана точно нет. Но, в конце концов, почему это должно было меня волновать?
