– Одри… я здесь ради тебя, а не Далтона или кого-то еще.
Она оборвала меня:
– Ты меня не получишь.
– Тогда зачем я должен помогать тебе?
– Далтону было четыре года, когда я увидела его в первый раз. Мать бросила его, ушла и ни разу не вспомнила. – Одри отвернулась, шагнула в сторону. – Он – сын, которого ты мне не дал. – Она снова повернулась лицом ко мне. Глаза прищурены. – Мэтью, я не прошу тебя, я говорю тебе: ты мне должен.
– Даже если я отправлюсь в тюрьму из-за этого мальчишки?
– Даже если так.
– Почему ты не развелась со мной?
– А это имеет какое-то значение?
– Двенадцать лет я гнил в той вонючей тюрьме, ожидая хоть чего-нибудь: звонка, письма, визита, бумаг о разводе. Каждый раз, когда почтовая тележка грохотала по тюремному коридору, я спрашивал себя, не сегодня ли тот самый день, но этот день так и не настал. Поэтому да, это имеет значение. Почему ты ни разу не связалась со мной? – Я повысил голос. – Ничего. Ни полсловечка за двенадцать лет. Я видел записи и понимаю. Сам бы поверил, что там был я, но в любом случае я заслуживаю большего, чем созерцать твой удаляющийся зад.
Одри усмехнулась и хотела что-то сказать, но потом, видимо, передумала.
Молчание затянулось. Никто не говорил. Она начала бормотать что-то себе под нос, ведя разговор с самой собой, и, похоже, обе стороны злились, а потом она подняла руку и ткнула вверх пальцем.
– Ты хочешь искупления?
– Да.
Она повторила. Медленнее:
– Ты хочешь искупления?
– Да.
Она подошла к двери, открыла и остановилась спиной ко мне.
– Помоги Ди. – Сделала шаг, потом остановилась. – Между нами все кончено, но, может быть, помогая ему, тебе удастся спасти то, что осталось от твоей жалкой пародии на жизнь, и при этом он, возможно, станет тем, кем ты никогда не был. – Она оглянулась через плечо: – Это твой долг передо мной. И… перед собой.
Я встал и негромко спросил:
– А он будет меня слушаться?
Одри не была готова увидеть меня в лунном свете. Не ожидала увидеть меня таким – со шрамами. Глаза ее на мгновение метнулись к ним, но потом она овладела собой, и стальной стержень встал на место.
– Он сделает все, что ты ему скажешь. – Она помолчала. – Абсолютно все.
Я остановил ее.
– Одно условие.
Она ждала.
– Ты присутствуешь на каждой тренировке. Ты не показываешься… я не тренирую.
Какой-то вопрос вертелся у нее на кончике языка, она хотела что-то спросить.
– Тебя… – голос изменил ей, – ударили ножом?
– Дважды.
Пауза. Еще один взгляд.
– Тебе было страшно?
