Где вы будете жить?
Чем будете зарабатывать на жизнь?
Останетесь ли здесь?
Я уже подумал, что интервью закончилось, когда над прочими голосами поднялся один. Знакомый, как и лицо, голос принадлежал стоявшей за репортерами Одри. И так жестко прозвучал вопрос, что никто не обратил внимания на нее, но все притихли в ожидании ответа.
Мистер Райзин, что заставило вас предать жену? Что такого особенного предложили вам две несовершеннолетние девочки?
Вопрос вопросов. Вот что терзало и убивало ее душу. Я видел это. Изможденный вид, ввалившиеся щеки, поникшие плечи – все из-за этого.
Толпа притихла. Репортеры нетерпеливо облизывались в предвкушении ответа. Всего один вопрос, и рутинная болтовня внезапно качнулась к сенсации. Одри не стала ждать ответа и, незаметно повернувшись, зашагала к углу здания. Шарф и солнцезащитные очки оказались достаточной маскировкой. Сомневаюсь, что ее узнал даже Вуд.
Между мной и ею стояла толпа, но я понимал, что если останусь на месте, то потеряю шанс. Растолкав собравшихся, я рванул за Одри. Моя жена как раз входила в микроавтобус с надписью «Сент-Бернар», когда я не дал ей закрыть дверь. Рядом тут же появились несколько человек с камерами.
Ждать репортеров долго не пришлось. И теперь число микрофонов, похоже, даже удвоилось. Одри потянула дверцу, но я остановил ее.
– У меня один план – найти мою жену.
Поняв, что жизнь в безвестности за стенами Сент-Бернара, выбранного ею в качестве убежища, может перемениться в ближайшие секунды, моя жена прикусила губу, собралась с силами и процедила сквозь зубы:
– А когда найдете?
– Скажу, что люблю ее. Всегда любил. Только она для меня и важна. Так было всегда.
Она снова потянула дверцу.
– Там были свидетели. Видео. Девочки… они пострадали…
– Од… – Я опустил голову. Этот бой был проигран еще двенадцать лет назад. – Я сказал правду.
Лицо ее напряглось. Одри шагнула из автобуса, не спуская с меня глаз. Репортеры обступили нас, ловя каждое слово, каждую интонацию. Два оператора едва не сцепились в борьбе за более выгодное положение. Ее нижняя губа дрожала. Одри вдруг подняла руку и ударила меня кулаком в грудь. Со стороны это выглядело так, словно ребенок стучит в тяжелую дверь. Дневной свет обнажил ее хрупкость и слабость. Ее злость. Ее многолетнюю муку. Все это отдалось во мне болью.
– Присяжные решили единодушно! – Одри сердито топнула ногой и закричала на пределе сил: – И после всего этого… – Она обвела рукой сгрудившуюся вокруг нас толпу. – И после всего этого ты будешь стоять здесь и врать мне?
