С давно не тревоженных рам посыпались за окно краска и замазка. Из сада плеснуло вечерней свежестью, запахом смородиновых листьев. Кусты с редкими веточками ягод, уцелевшими от набегов ребятни, росли под самыми окнами. Жильцову показалось, что в смородине кто-то притаился, давится со смеху. Девчонки, — любимое их место для секретных разговоров.
Он вернулся к отцу, поправил одеяло, ненароком коснувшись колючего подбородка.
— Давайте я вас, папа, побрею.
— Не надо, посиди, — сказал отец.
Они сидели молча. За окном в смородине послышалась возня, захлебывающийся смех.
— С чего это их так разобрало? — вслух удивился Жильцов. — Даже пристанывают со смеху. Ей-богу, они про мальчишек шепчутся. И когда успели вырасти?
Он не знал, о чем сейчас нужно говорить с отцом. Вернее, знал, о чем сейчас не надо говорить. Когда люди живут рядом долгую жизнь, у них не часто появляется необходимость вырешить главные вопросы бытия. Обычно обмениваются мнениями о менее существенном, а главное ощутимо постоянно, оно — ствол, от которого все исходит.
Жильцову почему-то вспомнился разговор в поезде. Сцепились, как олени рогами, на всю дорогу двое попутчиков: молодой парнишка из ПТУ и самоуверенный дядя с какими-то преувеличенными чертами лица — крупным глянцевым носом, выкаченными глазами, разбухшим ртом. С чего-то обоим занадобилось выяснить в пути главнейшие пункты отношения к жизни. Дядя с крупным носом стал доказывать, будто все люди отбирают друг у друга минуты, часы, дни и годы жизни. Делается это незаметно, но систематически, с помощью разных мелких и больших обид. Каждый будто бы начинает заниматься с детства укорачиванием чужих жизней, и если сложить все обиды, причиненные человеком другим людям, то будто бы каждый за свой срок пребывания на земле изничтожает одну-другую жизнь.
Жильцов догадывался, что эта хитростная мысль очень важна и дорога самоуверенному дяде — какая-то очень стержневая для него мысль, — нет, не столько мысль, сколько вера, дающая прощение и отпущение всех неблаговидных поступков. Однако в спор с дядей Жильцов не полез. Остерегся, что ли? В молодые годы спор раззадоривает, а Жильцову разговор с таким скользким типом мог и в самом деле укоротить жизнь. Да и не переубедишь его. Только парнишке Жильцов сказал, что он ведет спор с глухим. Парнишка был ершистый и петушистый — приятно поглядеть. Его простота и мальчишеская декламация вместо веских доводов вконец измотали самоуверенного пассажира, заставили выйти из спора. Конечно, он вышел с внутренним чувством превосходства, но, наверное, это служило слабым утешением. Парнишка торжествовал, простодушно считая себя победителем в словесном поединке, а не в том — неизмеримо более значительном, — в чем он на самом деле взял верх.
