Отец садится в постели.
— О, у нас дорогая гостья! К нам пожаловала блудная дочь. Проститутка. Тварь. Шлюха. — Он поднимает голову лампы, стоящей на тумбочке, и светит мне в лицо. — Какие мы щипаные! Какие мы драные! И что же ты мне, дочь, принесла? Бутылку — обмыть потерю девственности? Где же бутылка? В гости идёшь, неси бутылку. Это ещё не значит, что я с тобой стану пить. Ну, и со сколькими ты трахалась? — Он шарит по мне жадными глазами. — Не в мать. Мать была девочкой и ни разу не изменила мне. Твоя мать — мой ангел.
Жалкий алкоголик.
Но почему-то я стою перед ним, опустив руки по швам, как солдат — перед генералом. Господи, дай мне силы восстать против него!
Мама тянет меня сзади за куртку.
— Машка, поди сюда! Не воспитала, как положено, вот плоды! Шлю-ю-юха! Ты куда пятишься? Стоя-ять!
Но я наконец прихожу в себя и вылетаю из комнаты.
Бедная мама!
Мама остаётся под шквалом ругательств и оскорблений, я кидаюсь к телефону, неверным пальцем, срывающимся с диска, набираю номер.
— Ангелина Сысоевна, — шепчу в трубку. У неё сонный голос — ещё нет семи. — Вы говорили, учились в медицинском. Вы говорили, все врачи Посёлка — знакомые, пожалуйста… кто заберёт его? Пьян. Замучил маму.
— Доченька! Вернулась! Я скучаю, сил нет.
Мама несёт отцу стакан с водкой, движется суетливым семенящим старческим бегом. А маме всего-то тридцать восемь.
— Ты хочешь отдать отца в больницу, на принудительное лечение?
— Да. Хочу. Мама погибает.
— Доченька, не волнуйся, я поймаю людей до работы. Сразу, сейчас. А потом… мы с тобой увидимся, да?
Из спальни хлюпающий звук. И сразу — истошный крик:
— Ещё стакан!
Голос близко. Отец встал. Ещё секунда, и он — в гостиной. Занял её всю. Качается из стороны в сторону, руками цепляется за воздух, пытаясь сохранить равновесие. От него плещется запах — волнами, окатывая меня, заливая.
— Нет, я должен выразить тебе своё отцовское возмущение. Опозорила! Из-за тебя я бросил работу. Из-за тебя я…
— Из-за Люши, — говорю. — Из-за Люши ты…
— Замолчи! — неожиданно резким голосом обрывает меня мама.
Удивлённо смотрю на неё. В её лице такой страх, что я прикусываю язык.
Но уже поздно. Отец подхватывает стул и идёт на меня.
— Что ты сказала?! Как посмела? Тварь. — Неожиданно движется он ко мне вполне твёрдой походкой. Размахивает стулом.
— Беги! — кричит мне мама и кидается передо мной — закрыть меня своим телом.
Но я рывком выдёргиваю маму из-под удара и сама шарахаюсь в сторону. Удар приходится по маминому лимонному деревцу — оно, хрустнув, валится набок, от глиняного большого горшка отлетает кусок. Отец теряет равновесие и падает на поверженное деревце.
