– Я хотел извиниться за то, как с тобой обошлись по дороге сюда. Транквилизатор, повязка на глазах и все прочее. То есть то, чем они здесь занимаются, конечно, очень важно, но я не всегда согласен с их методами.
Мираколина подмечает, что он впервые за все время сказал «они» вместо «мы».
– Я здесь уже несколько недель, – говорит она. – Почему ты только сегодня решил извиниться?
Лев смахивает длинные пряди со лба.
– Не знаю… Вообще-то, меня это все время мучило.
– Ах, вот оно как… И что, ты ходишь и извиняешься перед каждым здесь, в замке?
– Нет, – признается Лев. – Только перед тобой.
– Почему?
Он пускается мерить шагами ее комнатку.
– Потому что ты до сих пор злишься, – говорит он чуть громче. – Почему ты такая злая?
– Единственный, кто злится в этой комнате, – это ты, – с непоколебимым спокойствием заявляет Мираколина. – А вот за ее пределами недовольных полно. Иначе почему испортили твой портрет?! Не от большой же любви!
– Забудь про портрет! – вопит Лев. – Мы сейчас говорим о тебе!
– Тогда прекрати орать, или я попрошу тебя убраться отсюда. Хотя стоп, я и так попрошу тебя убраться. – Мираколина указывает на дверь. – Выметайся!
– Нет.
Мираколина швыряет в него щетку для волос. Щетка ударяет Льву по лбу, отлетает к стене и падает за телевизор.
– Ой! – Он с гримасой хватается за лоб. – Больно!
– Вот и прекрасно, я этого и хотела!
Лев сжимает кулаки, рычит, разворачивается, будто сейчас выскочит из комнаты, но… остается на месте. Поворачивается обратно к девочке, разжимает кулаки и умоляющим жестом протягивает к ней раскрытые ладони, словно говорит: видишь, тут у меня стигматы. Ну да, может быть, руки у него в крови, но это совершенно точно не его кровь.
– Значит, так теперь будет всегда? – спрашивает он. – Ты будешь все время кукситься, огрызаться и портить существование всем вокруг? Неужели тебе больше ничего не хочется от жизни?
– Нет, – отрезает она. – Моя жизнь закончилась в тринадцатый день рождения. С этого момента я должна была стать частью жизни других людей. Меня это полностью устраивало. Этого я хотела и до сих пор хочу. Неужели это так трудно понять?!
Лев долго смотрит на Мираколину, а Мираколина представляет Льва во всем белом. Тот мальчик, такой чистый и незапятнанный, наверняка понравился бы ей… Но парень, стоящий перед ней сейчас, – совсем другой человек.
– Очень жаль, – говорит она таким тоном, что понятно, ей нисколечко не жаль, – но я, кажется, не поддаюсь перепрограммированию.
