Царский брадобрей поспешил с терзавшей его тайной к старому колодцу, а советский почтальон Зейнаб не придумала ничего лучшего, как рассказать обо всём… ну, как вы думаете, кому? И не старайтесь, вам этого в век не угадать. Так вот, теряющая от свалившихся на неё мучительных дум последние остатки и без того небогатого разума, она не нашла ничего лучшего, как поведать обо всём… Алику. Да-да, вы не ослышались, именно ему. И надо ведь отдать должное её выбору, не такая уж и глупая она, оказывается, женщина.
Итак, рассуждала Зейнаб, детишкам не расскажешь, отпадает сразу. Взрослый мужчина или сразу слушать не станет, да и пошлёт за такую информацию куда подальше, или всё как есть немедленно доложит своей ненаглядной (э-э-э, разве остались теперь настоящие мужчины?!), а это куда как опасно. Парня же этого, даром что молод, уважали на улице ещё и потому, что слово у него было настоящее мужское, умел (что ты, – могила!) крепко держать язык за зубами. Но даже с него взяла она, в свою очередь, клятву о молчании. И он её не нарушил.
Азиза долго ещё прикидывала, как бы понадёжнее да побезопаснее наладить коммерческие отношения с закордонной родственницей: по почте не решалась, откровенно боясь известно чего, моряку тоже не особенно доверяла – жулики они все, жулики и воры… мучительно нащупывала третий, неведомый пока оптимальный вариант.
Алик же времени своего на мучительные раздумья не тратил, хотя и было его у парня той зимою в изобилии. Храня обещанное гробовое молчание, он вначале задумался ненадолго после ухода облегчившего душу почтальона. Потом так же безмолвно закутался в одеяло, обложился поудобнее подушками и, приняв, таким образом, позу шахского писаря, единым махом накатал от имени Азизы презанятнейшее письмо в заморский портовый город по тому самому адресу, что ловко выведал у Зейнаб, которая профессионально запомнила его, разок узрев на пачке папирос.
Так была задумана и приведена в исполнение мальчишеская месть за многолетние обиды и слёзы детворы всего двора в память о замечательных кожаных мячах, покупаемых в складчину, которые, раз влетев в раскрытые окна бывшей дворницкой квартиры, тут же испускали безвременно дух под немилосердными ударами тяжёлого мясницкого ножа.
И всё же, и всё же… прежде нежели воздать должное вашему терпению и вознаградить его, передав содержание свеженачертанного послания, нельзя не сказать несколько слов и о самой Азизе, втором ребёнке кривого Аббаса, первого и пожизненного дворника этого дома (а ведь была некогда и такая должность!).
