Смерть младшей дочери стала рубежом. Рубежом, за которым печение только о своих родных станет невозможным. А чтобы обрести возможность заботиться о сотнях голодных, сумасшедших, больных, надо было изменить реальные условия своей жизни. Стать свободной от своего очага. Самой стать очагом.
Еще до пострига она писала: «Мне стало ведомо новое, особое, широкое и всеобъемлющее материнство. Я вернулась с того кладбища, похорон дочери, другим человеком, с новой дорогой впереди, с новым смыслом жизни. И теперь нужно было это чувство воплотить в жизнь».
Вслушаемся в эти слова. Они поучительны. И спросим себя, так ли внимательно и ответственно мы относимся к тем переживаниям и новым чувствам, что приносит нам жизнь? Не изживаем ли мы их подчас без воплощения? Может быть, поэтому так непутевы наши жизни?
В 1926 г. умерла Настя. Вскоре Елизавета Юрьевна перестала быть женой Д. Е. Скобцова. В 1932 г. приняла постриг.
Шесть лет. Все было: и сомнения, и отчаяние, и чувство беспомощности. А может быть, не по силам ноша? Может быть, и не надо так истончать собственное реальное существование. Установиться бы на чем-нибудь маленьком, жизненном, сберечь незримую, «бывания нить»… Но реальность твоей жизни – что это? Ты ведь чуешь, что живешь, не когда усугубленно одна, безответно, а когда в тебе живет воля Бога, Его Свобода. Без Неба нет Земли.
А в ушах – «конский торжественный топот» приближения срока. Не отмахнуться. Не смеешь затыкать уши:
Имеющий ухо слышал, —
Жнец в поле за жатвою вышел.
Когда же чувствуешь, что поступаешь по Его воле, то и тяжести креста нет, «и путь земной тогда не труден», и «бремени времени» уже нет:
Тогда сжимается в комок Палач и страх – слепое время.
Вот слова, которые определяют два состояния жизни – до и после принятия креста:
1) Суровые будни
Грех, горечь, тяжесть, смерти бремя.
Мера, число.
2) Отблеск Духова огня
Сияющий поток.
Господня радость.
Еще один последний взгляд в прошлое, подведение итогов 43-летней жизни.
Все пересмотрено. Готов мой инвентарь.
О, колокол, в последний раз ударь.
Последний раз звучи последнему уходу.
Все пересмотрено, ничто не держит тут.
А из туманов голоса зовут.
О, голоса зовут в надежду и свободу.
Все пересмотрено, Былому мой поклон…
О, колокол, какой тревожный звон,
Какой крылатый звон ты шлешь неутомимо…
Вот скоро будет горький перевал,
Которого мой дух с таким восторгом ждал,
А настоящее идет угрюмо мимо.
Я оставляю плату, труд и торг.
Я принимаю крылья и восторг.
