– Сталинские соколы! Где они?!
– Ну, товарищ старший лейтенант! – кричал, белея радостным оскалом стиснутых зубов, бронебойщик Овсянников. Его, видать, порядком оглушило. Недалеко, чуть выше, чернела кромка дымящейся воронки, на которую всё это время неподвижно смотрел его второй номер. Вот и ударило по перепонкам. Но Овсянников был всё же рад, что бомба рухнула на землю с перелётом. – Ну, жив буду, первому же попавшемуся соколу морду набью! Клянусь своим ружьём! – И Овсянников любовно похлопал по прикладу свой ПТРС.
– Сидор! – окликнул Нелюбин своих миномётчиков. За них он беспокоился особо. Без них им тут, в овраге, среди немцев, беда. – Сороковетова ко мне!
– Ранило его! Перевязывают! – через минуту принесло неутешительную весть из глубины оврага.
Сидора ранило. Целы ли «трубы»? Сидор ранен – дурной знак. Если ещё и трубы покорёжило…
Пришёл замполит, доложил: в третьем и втором взводах шесть человек ранены, трое убиты.
– Игорь Владимирович, бери сапёров и скорей расставь их вверху, пускай снова минируют подходы со стороны деревни. Наверняка бомбами раскидало все наши растяжки и мины.
Замполит ушёл. Нелюбин посмотрел ему в след: хороший ему комиссар достался, это ж надо… Чем-то он напоминал ему сына, Авдея. То ли ростом, то ли статью. То ли такой же решительностью и бесхитростной прямотой.
– Раненых – в овраг! К ручью! – отдавал он распоряжения, а сам уже летел по стёжке к устью оврага, к Днепру. – Тяжёлых! Только тяжёлых! Лёгким оставаться на позициях!
Он бежал вниз и видел, как некоторые бойцы в нерешительности останавливались на полпути, какое-то время смотрели на свои бинты, а потом поворачивались и молча карабкались назад, к оставленным минуту назад ячейкам. Не надо было им объяснять, что сейчас для роты главное – устоять. Устоят – выживут. Не устоят… Об этом лучше не думать. Что об этом думать, если приказ поступил: устоять! И отдал его тот, кто и сам себя не жалел, кто сейчас перебегал от окопа к окопу, подбадривал их, давал указания пулемётчикам и бронебойщикам, приговаривал, улыбаясь через силу:
– Ребятушки… Ребятушки!.. Это наша земля! Не отдадим мы им этот овраг! Не бойтеся! Ничего не бойтеся! Наши уже на подходе! Хужей смерти ничего не будет. А смерть наполовину мы уже пережили!
По пути к берегу Нелюбин забежал на позицию миномётчиков. Случилось то, чего он боялся больше всего. Из трёх миномётов во время бомбёжки уцелел только один, который успели перетащить на запасную позицию. Двое из группы Сороковетова лежали под ольхой. Они уже ни в чём не нуждались. У одного осколком снесло половину лица. Другому оторвало ноги, которые, неестественно развёрнутые, лежали рядом с телом, видимо, держась на сухожильях. Тут же, в квадратном просторном ровике, лежали, приткнутые друг к другу, раненые. Среди них Нелюбин не сразу узнал Сороковетова.
