В это время олень щипал травку, приближаясь к нам и не подозревая, какой вызвал переполох. От нечего делать я наблюдал за Николаем. Видимо, ползти по болоту было не сахар, но он терпел. Когда олень приблизился, то, похоже, услышал шорох и пошел прямо на Николая. Тот, поняв, что зверя можно спугнуть, замер, закрыв руками голову. Не дойдя метров пяти, олень остановился, не сводя глаз с того места, где лежал Николай. Тот поднял голову, чтобы оглядеться, олень его увидел, испугался и помчался прочь. Я бабахнул вдогонку из обоих стволов, но расстояние – метров 50–70 – было для этого ружья великовато, и я решил, что толку от выстрела не будет. Однако олень вдруг присел, сбавил скорость, но потом все еще довольно быстро побежал в сторону. Калачев с диким криком по кочкам рванул за ним.
Когда я прибежал, то увидел такую картину: озеро метров сто на двести, в центре стоит олень. Володя бегает по берегу и палит в него из ружья. Олень стоит неподвижно, и, видимо, большое расстояние делает эту стрельбу бесполезной. Позже выяснилось, что я, стреляя картечью, перебил ему заднюю ногу, а холодная вода озера действовала как анестезия – уменьшала боль, но и не давала двигаться.
Подбежал Николай, и мы стали стрелять уже втроем. Палили до тех пор, пока не выяснилось, что остались патроны только с утиной дробью. Дробь эта на таком расстоянии не могла даже побеспокоить зверя, но мы уже не могли остановиться и палили этими патронами, впрочем, без всякой надежды.
Уже темнело, и надо было думать о ночлеге. Вдруг олень упал в воду и перестал шевелиться. Потом мы много раз рассуждали о том, что же произошло. С моей точки зрения, случилось следующее. Снаряжая патроны утиной дробью, мы вместо одного из пыжей использовали расплавленный парафин, который надежно предохранял порох от влаги. При выстреле этот парафин не расплавился и вместе с дробью представлял собой пулю, которая и попала в нос оленя. Нос – очень чувствительное место. Понимаю, что все это звучит довольно фантастично, но другого объяснения у меня нет.
Напомню, что все описанное здесь происходило на самом деле. Пока я обалдело смотрел на озеро, Калачев приказал Николаю раздеться и притащить оленя к берегу. Тому очень не хотелось лезть в холодную воду, однако и ослушаться он не решился. Когда он вытащил оленя на берег, мы вспомнили о брошенной резиновой лодке и дружно отправились ее искать. По дороге мы осознали, что местные волки могут мгновенно сожрать нашего оленя, и поэтому торопились, как только могли. К счастью, туша была на месте, мы ее разделали, сложили мясо в лодку и потащили ее к лагерю. По дороге Николай упал и больше не мог встать, сильно ослабел. Положив рядом с ним часть мяса (взяли лишь столько, сколько могли дотащить), мы поволокли лодку уже вдвоем. Всю ночь в лагере горел костер, мы варили в ведре мясо и пили мясной бульон.
