Отец после смерти матери засуровел весь, как-то набычился. Он и так походил на медведя, хотя был не медвежьего рода, а тут, стал походить на медведя шатуна, страшного в своем одиночестве и ужасного в своей злобе. Кто уж там, и где, чего ему насоветовал, но пропал он из мальчишеской жизни сразу и как-то разом. В Господине Великом Ростове и в его родном сказочном Суздале это вроде бы ни кого и не побеспокоило, только слухи ходили странные, мол, уехал князь в страны Заморские к Гробу Господню то ли грехи замаливать, то ли доли новой искать. Отца он не то чтобы не любил, а скорее не знал. Того молодого князя Юрия Ростовского, про которого ходила досужая молва что, мол, князь великий любитель жен, сладких пищ и пития и день и всю нощь на скомонех пия, препроводит, того князя он, по малолетству, просто не помнил, а старого Юрия Долгие Руки он уважал и ценил за упрямство и устремленность, но за отца кровного, вроде бы как, и не держал. Да и про Гроб Господень тоже тогда мало чего разумел.
Учитель его, монах греческий Нестор, рассказывал ему что-то про то, как обрушился на землю огненный меч божий или стрела огненная, то ли Перуна-громовержца, то ли самого Верховного Бога Рода. Страшное было дело, камни сыпались с небес, реки закипали кипятком, и зажглась в небе огненная звезда, затмившее самого Бога Ярилу – Солнце. Горела та звезда сначала на восемь концов пламенных, потом знаком святым арийским, счастье и волю приносящим, а затем вспыхнула крестом огненным. Крестом Святовита – знаком, коему многие поклонялись и чтили: у германцев, индийцев, кельтов, персов, славян, у всех, кто тогда составлял один народ и говорил на одном языке.
А это, говорили учителя, был не просто знак, а знак того, что пришел в мир новый общий единый для всех Бог, несущий мир и благость всем, кто ему поклонится и веру его для себя изберет. А спустя, без малого, три десятка лет после той звезды Вефлиемской, названной так волхвами и магами, в Царьграде появился пророк. Некий Иисус, величаемый Христом, начал о новой вере рассказывать, да был схвачен и распят на кресте, и, мол, с этого учинилась смута великая и раскол в великом городе, да и всем царстве Ромейском. Ну, да это его тогда волновало мало, а больше трогало его пение на хорах и вообще службы церковные красивые, с запахом ладана и сладким вином на причастие.
Андрей улыбнулся воспоминаниям. Привиделось ему, как с ватагой дворовых ребятишек носился он по полям и в березовых рощах за околицей города. Как суровый дядька учил его держать меч и натягивать тугой лук, как больно падал он с боевого коня, которому едва дотягивал до холки, а садиться ему помогал тот же дядька, сурово улыбающийся в седые усы и ласково хлопавший по спине заскорузлой дланью воина.
