– Это пояс целомудрия, который я носила до встречи с тобой, – хитро ответила Анна.
– Снимай! – Петр протянул руку к серебряной змейке, вившееся вкруг осиной талии.
– Он теперь будет поясом верности, – отводя его руку, от пояса луны, отбирающего разум, сказала она.
– Верности мне? – самодовольно переспросил Петр.
– Верности, – туманно ответила обольстительница и закрыла ему рот долгим поцелуем, подныривая под него.
С этой ночи Лефорт знал о Петре все, вертел им как мог. Государь был виден друзьям, как на ладони. Бурные ночи с неутомимой Анной отбирали у него последнее здоровье и силы. Пора было в путь.
Однако Петр заартачился. Он не хотел выбираться из пуховых перин своей обожаемой Анхен. Он не хотел лишаться ее ласк и ее игр. Банные девки потускнели пред ней, как пятак перед золотым. Пресная его Евдокия вообще казалась ему кошмарным сном. И так матушка пред смертью сделал все, чтобы отвратить его от нее, а уж после ночей со своей фройляйн он и видеть ее не мог.
– В монастырь! – приказал государь, и князь-кесарь справно исполнил.
Все шло по плану. Анхен убаюкивала Петра, улещивала его так, что другие просто и не умели такого делать. Он теперь ни желал уезжать никуда, ни посвящаться не в чего. Он не хотел вообще ничего, кроме нее. Сутками он готов был лизать ее тело, целовать ее колени, даже носить на руках. Жрица Забвения делала свое дело. И делала его отменно.
– Аннушка, тебе вся эта катавасия не опротивела? – входя утром в ее опочивальню, когда Петра увезли на молебен, спросил Лефорт.
– Поперек горла ваш крестничек с дурацкими прихотями его, – зло ответила Анна, – Вы его, что в казарме воспитывали? С жеребцами да конюхами. Жеребец. Притом дурной и неумелый. Он ведь еще жениться на мне удумал – она встала, потянулась, открывая ему всю себя, – Жеребец, – неуловимым движением руки ухватила Лефорта и, свалив на пол, ринулась сверху с криком, – Но не такой, как ты!
– Аня, – отпивая из бокала красного вина через два часа, устало сказал Лефорт, – Петру пора на запад. Ты меня поняла Аня?
– Поняла, – по-звериному потянувшись всем телом, ответила она, – Поняла. Поедет. Все сделаю сегодня же ночью. Сегодня полнолуние. Хорошо?
– Хорошо! – Лефорт поставил бокал на столик.
– А раз хорошо…, – она резко развернула его на себя, – То и мне должно быть хорошо, – к обеду она отпустила его, сказав, – К полуночи он будет ваш, а под утро ты придешь расплатиться. Понял?
– Понял. Кошка дикая! – восхищенно сказал Франц, – Это Малка тебя так выучила?
