– И на Святки, когда ране скоморохи ходили…, – теперь подхватил Брюс.
– И в этой матрешке мы упрячем и Второй круг и Третий, – серьезно свернул обсуждение Лефорт, – Кто ж поверит и искать среди шутов чего серьезного будет, если сам князь-кесарь на это милостиво посмотрит, если Вашему пресветлому царскому Величеству холоп Петрушка Алексеев будет челом бить.
– В шутовстве измены государству нет! – серьезно начал Ромодановский, но с хохотом закончил, – Пьяный проспится – дурак никогда! Но это только я знаю. Прячем круги свои в пьяном буйстве. Хорошо, – он опять громогласно захохотал, так что все обернулись.
В этот момент одна из дверей распахнулась и в залу вошла, нет, вплыла новая дама. Чувственная красавица, без признака кокетства, образец женских совершенств. С холодным надменным взглядом. Она плыла по паркетам, чуть придерживая тяжелое парчовое платье двумя пальцами, слегка приоткрыв шелковые туфельки, мягко ступавшие по полу. От нее исходил какое-то лунное свечение и какая-то все поглощающая страсть, так что все мужчины бывшие на балу готовы были преклонить колено.
– Это моя воспитанница Анна Моэнс де ла Кроа, – подскочил к ней и, взяв ее под руку, представил Лефорт.
– Домичелла Монсиана, – на итальянский манер выдохнул Брюс.
– Анна Монс, – чуть присев в поклоне и безошибочно найдя государя, представилась гостья.
– Я буду звать тебя, так как назвал Яша. Домичелла Монсиана, – сразу влюбившись и хватая ее за руку, почти выкрикнул Петр.
– Откуда такое диво? – спросил Брюс, наклоняясь к уху Лефорта.
– Подарок от Малки.
– Она ей, что тайны Мараны открыла? Судя потому что имя у нее лунное, а? – удивился Брюс.
– Чуть-чуть, – оставляя его и направляясь к Анне с Петром, кинул Франц на ходу.
Петр утонул в Анне сразу. Она увлекла его с бала в свою опочивальню. Не жеманясь, показала такое, что он даже представить себе не мог. Полная луна, сиявшая в небе, спряталась в смущении за тучу, увидев то, что знали только ее воспитанницы, но потом осветила все действо полным светом, представив свою жрицу обалдевшему взору царя во всей красе. В полной наготе с распущенными по мерцающим лунным светом плечам, ржаными волосами, водопадом падающими почти до самых бедер. Бедра же эти, только что дарившие ему неземное наслаждение, округлыми полусферами отходили от точеной талии, на наготе которой сиял серебряный пояс, казалось перерезавший пополам эту удивительную Богиню любви.
– Что это? – хрипло спросил Петр, поглаживая ее по бедрам и показывая на пояс.
