– Что это, матушка, слышала я, будто ваше высочество имеете корреспонденцию с армией неприятельской, и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним факции в той же силе делает. Мне советуют немедленно арестовать вашего лекаря. Я всем этим слухам о вас не верю, но надеюсь, что если докторишка окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат.
– Я с неприятелем отечества моего никаких алианцев и корреспонденций не имею, – отвечала ей спокойно Елизавета, – а когда мой доктор ездит до посланника французского, то я его спрошу, и как он мне донесет, то я вам объявлю, – и вдруг заплакала.
Анна Леопольдовна, будучи по характеру женщиной добродушной и мягкой, заключила ее в объятия и заплакала сама.
Разговор сильно взволновал Елизавету, так как все упреки регентши были совершенно не справедливы. Еще до начала войны со Швецией она вела переговоры со шведским посланником. Тот прямо предлагал ей деньги и помощь в перевороте в обмен на письменные обещания возвратить Швеции захваченные при Петре земли. Елизавета тогда благоразумно отказалась подписывать какие-либо бумаги, и ответила категорическим отказом, но доктор ее был в курсе всех этих дел. Было очень сомнительно, что, попав в Тайную канцелярию, он не расскажет обо всем. Таким образом, царевна впервые почувствовала серьезную угрозу. Кроме того, от Брюса знака не было и она ждала, не решаясь ни чего предпринять сама. В гораздо большей степени угрозу почувствовал ее лекарь. Утром следующего дня он явился к Елизавете и застал ее за туалетом. Доктор завел разговор о перевороте. Елизавета продолжала колебаться. Тогда хитрец достал колоду карт. Взмах руки и в его ладони оказалась карта, на которой была представлена Елизавета в монастыре, где ей обрезают волосы. Еще взмах и теперь перед ней была карта, на которой она вступала на престол при восторгах народа. Мошенник многозначительно сказал, что третьего Елизавете не дано, и ей предстоит выбрать либо то, либо другое. Елизавета смотрела как бы сквозь него задумчивым взглядом. Он не мог понять, что с ней происходит. Позади ловкача в кресле сидел Брюс и улыбался. Не разжимая губ, насмешливым голосом не слышным не для кого кроме цесаревны он сказал:
– Помнишь Лиза, я тебя такому в Глинках учил, когда мы в фараон темными вечерами играли? Так у тебя лучше получалось! Отошли его. Возьми пардону до утра. Утро вечера мудренее.
– Ступай любезный. Утром чего-нибудь скажу. Утро вечера мудренее, – она сделал рукой жест, прогоняющий его вон, глянула, кресло было пусто.
