– Зря ты Алексашка себя светлейшим кликать разрешаешь, – неожиданно сказал Брюс, – и сиятельным зря. Я в своей жизни только одну Сиятельную знал. Так она и впрямь Лучезарной была, ты ей не чета. Так что зря, попомни мои слова, зря. Как бы боком не вышло, когда придется ответ за пустословство держать! Сияние оно ведь светит, да не греет.
– Тьфу, тьфу, тьфу, – плюнул Меньшиков вслед ушедшему Брюсу, – Типун тебе на язык, черная душа. Ну его, Катя, С глаз долой из сердца вон. Пусть катит в свою Москву к Ромодановскому под бок. Даст бог, сожрут друг друга эти два паука страшных. Ну его Катя.
– Страшно Саша. Он, колдун этот, погубит не за понюх табака. Он, да и все его дружки из общества Нептунова. Пригляд за ним нужен. И за всеми ними. Да еще бы я Лизку извела с Анькой. Не надобны мне доченьки эти, хуже падчериц. Только глаза мозолят. Уважь Саша. Сними тяжесть с души. Нет человека – нет проблем.
– Я что тебе душегубец? – взвился князь.
– А то кто? – язвительно поджала губы императрица, – Не ты ль Петра конфетами потчевал? И смотри мне не перечь! Не позволю волю царскую нарушать!
Она успокоилась села на кушетку. Разговор пошел об обыденном. О том, что скоро сорок дней, как отошел государь Петр, а Брюс уехал, и кому-то надо его заменить по устройству всего этого.
Они и не заметили, как в потайную дверцу шмыгнула серая тень, стоявшая все это время за портьерой.
Тень промелькнула под окнами дворца, переметнулась через реку на утлой лодчонке, встретилась с другими такими же тенями, разбежавшимися от нее веером. Растворилась в тени Петропавловской крепости и вынырнула у неприметного домика в глубине двора генерал-губернатора города Парадиз, как любил называть этот небольшой городок, рассыпавший свои землянки и домики вдоль реки Невы усопший Петр Алексеевич. Скрипнула тень дверью домика и совсем пропала в переходах жилища Якова Брюса – любимца Петра Первого, растаяла при свете факелов и вспышках искр, летевших от его колдовских машин.
– Что сорока на хвосте принесла? – не отрываясь от своих склянок и банок, спросил чародей.
– Екатерина…, – зашептала тень, только можно было разобрать, – Елизавета… Анна…Петр малолетка…
– Понял все, – кивнул Брюс, – Глаз с них не спускать. Петрово семя беречь, как зеницу ока, – он вытер руки рушником, – Напомни. Сколь раз там Петр от Учителя своего отрекался?
– Трижды, – удивленно ответила тень, – Прежде чем пропел петух – трижды.
– Значит трижды, предал веру-то в Учителя своего. Значит трижды быть им Петром! Трижды от него отрекаться, прежде чем камнем обернуться, – загадочно и непонятно утвердил он себя в своей мысли, – Ты глазами не лупай, не рехнулся я еще. Тебя здесь оставляю. Сам в Москву.
