– Отцов наших и братьев и сородичей порубили, – на Москве аукнулось, в Азове откликнулось, – А мы в Азове зачтем, начальных людей побьем.
– Дураки вы, что за свои головы не умеете стоять, – подлил масла в огонь, проходящий монах, – Вас и остальных всех немцы порубят, а донские казаки давно готовы.
– Когда бунтовал Разин, и я ходил с ним же, – взревел, какой-то детина, похожий на мясника, – Еще я на старости тряхну.
– Стрельцам ни в Москве, ни в Азове житья нигде нет. На Москве от бояр, что у них жалованье отняли без указу. В Азове от немцев, что их на работе бьют и заставливают работать безвременно, – заливисто рассмеялся невесть откуда взявшийся скоморох, – На Москве бояре, в Азове немцы, в земле черви, в воде черти.
– Ныне нашу братью, стрельцов, прирубили, а остальных посылают в Сибирь! Только нашей братье во всех сторонах и в Сибири осталось много. И в Москве у нас зубы есть, будет в наших руках и тот, кто нас пластал и вешал. Самому ему торчать на коле, – подвел итог, донской атаман Жуков, получив милостивый кивок от Чебачихи стоявшей в сторонке.
Петр понял, что Дон его не ждет. Что об Азове и Таганроге пока надобно забыть и спрятать мысль эту в старый сундук на самое дно. Мечта о великих делах рассеивалась, как утренний туман.
Уже и Софья не мешала ему, уйдя на покой в монастырь. Уже и другая сестра Марфа приняла постриг, а спокойствия в государстве не было. Петр пошел к Ромодановскому в Преображенский сыскной приказ.
– Чего государь. Доносы почитать, как тебя народ жалует? – с усмешкой спросил князь-кесарь.
– Почитай, – сел в углу Петр.
– Не озвереешь, – грубо спросил Федор.
– Пусть чтут.
– Чтите, – кивнул дьякам князь.
– Государь с молодых лет бараны рубил, и ныне ту руку натвердил над стрельцами, – заунывным голос зачел дьяк, – Которого дня государь и князь Федор Юрьевич Ромодановский крови изопьют, того дня в те часы они веселы, а которого дня не изопьют, и того дня им и хлеб не естся.
– Это кто?
– Это женка стрелецкая на базаре трепалась. Чти далее, – Федор кивнул.
– Как его Бог на царство послал, так и светлых дней не видали. Тягота на мир, рубли да полтины, да подводы. Отдыху нашей братье нет.
– Далее, – буркнул Петр.
– Какой-де он государь? Нашу братью всех выволок в службу, а людей наших и крестьян побрал в даточные. Нигде от него не уйдешь, все распропали на плотах, и сам он ходит на службу, нигде его не убьют, как бы убили, так бы и служба минула, и черни бы легче было, – царь темнел лицом, а дьяк продолжал.
