Николай решил, что все это или сон, или ему грезится от голода. Потом, он хорошо это запомнил, при свете лампы появился зверского вида то ли человек то ли посланец потусторонних сил. Он объявил, что это ― место ― пожизненного заточения. За всякий шум и попытки сношений с внешним миром арестант будет строго наказан. И еще отныне ему будут говорить «ты», как рабу. Когда дверь за видением закрылась, Морозов тотчас лег на кровать и закутался в одеяло, потому как страшно озяб при пробеге в холодную мартовскую ночь почти без одежды в это новое помещение, которое называлось Алексеевский равелин Петропавловской крепости, бывшее жилище декабристов. Ему было уже все равно. Даже смерть он бы считал наградой.
Вот тогда и началось первое испытание. Испытание ожиданием. Началась трехлетняя пытка посредством плохой пищи, отсутствия воздуха, и ожидания неизвестности. Большинство заточенных по его процессу умерло. Умерло от горя и болезней. А из четырех выживших Арончик сошел с ума. Остались только Тригони, Фроленко и он.
К первому испытанию прибавилось еще одно ― испытание скукой и никчемностью жизни. В первое полугодие заточения в равелине арестантам не давали абсолютно никаких книг для чтения. А то, что дали потом, была библия. Библия на французском языке. Возблагодарив бога и убиенных родителей за их настойчивость в изучении французского языка, он тогда проклинал только гувернера, что учил его кое-как. Однако это не помешало Морозову с жадностью наброситься на чтение старой книги и через несколько месяцев проштудировать ее от корки до корки. Странный батюшка, больше похожий на монаха древних времен, принес еще книг на ту же тему. Книги были разные, на разных языках, но вскорости Морозов прошел весь богословский факультет. Тогда это была область, ему еще неведомая, и он сразу погрузился в богатый материал, который дала ему древняя церковная литература. Он смотрел на нее глазами рационального человека, уже достаточно знакомого с астрономией, геофизикой, психологией и другими естественными науками. Знания открывались ему так, как не открывались никому. Поэтому тогда он не сопротивлялся и дальнейшим посещениям странного священника, напоминавшего средневекового брата, пока не перечитал все богословие. Сейчас он не без гордости вспоминал, что понимал прекрасно: режим Алексеевского равелина имеет целью извести медленной смертью узников, заключенных в нем, и осознание этого заставляло настойчиво сопротивляться болезни, одолевающей его от постоянного голодания. Мучимый цингою, преодолевая страшные колющие боли в ногах, Морозов старался тогда как можно более ходить. Да! Он ходил по камере все долгие три года там, в Петропавловке, и повторял про себя: «Меня хотят убить… а я все-таки буду жить!..»
