– Адам Устинович, ты это зря, – чувствуя на себе Катин взгляд, громко сказал Санька. – Кое-что и мы понимаем. Не надо так. Что, вы думаете, мы не знаем, для кого работаем. Для себя, для всех нас работаем. Вот скажите, хлеба по стране мы стали выращивать больше? Больше. А отчего? Машин стало больше, удобрений, гербицидов. Вон в Америке все механизировано, и нам надо то же делать. Это хорошо, что у колхозника времени стало больше. Ты, дед, то время вспомнил, когда поля вручную пололи. А что хорошего? Как лошади пахали от зари до зари. А мы одни за весь колхоз пропалываем. Сколько рук высвободилось. Жалуетесь, того нет, другого не стало. А посмотри на стол. И рыба, и мед, и мясо. Все есть. А вспомни, что в войну ели.
– Тебя в то время еще и в проекте не было, – усмехнувшись, сказал дед. – Ты бы лучше послушал, что старшие говорят. Может, вам, молодым, и дальше видно, только вот я думаю – применение яда для прополки – чистое вредительство. Умные люди в этой самой Америке давно поняли – не применяют где попало. Я ведь как только твой самолет увидел, так сразу же пчел подальше в тайгу на старые покосы увез. От греха подальше. У нас ведь: то прогноз не оправдался, то разворот не на той высоте сделали. Ягод ноне много, грибов. Из-за вас все запретили собирать. Видано ли дело, у нас в самый неурожайный год из тайги что-нибудь да было. А нынче тишь. А в огородах что творится? Пошел я на той неделе картошку посмотреть. Гляжу, стоит. Лебеды нет. Чистая. Я обрадовался, полоть не надо. А пригляделся, ботва вся объедена. Гусеница проклятая за нее взялась. И сад вон попортила. Я и мылом пробовал опрыскивать, и дихлофосом. Помогает, но мало. Да и запах. Химия, она и есть химия. После и есть не будешь. Все в мире стронулось, – продолжал дед, – белое стало черным, черное – белым. Раньше танцы как танцы, а сейчас дискотеки. Слово-то какое придумали. Нальют шары – и давай дергаться. Ритм, говорят, ловят. А что за танцы, если девку пощупать нельзя. Все перемешалось, точно все с ума посходили. Девки в парней превратились, парни – в девок. Прошлым летом я в город ездил. Зашел в автобус, вижу: впереди девка в брюках стоит. Я ей деньги: возьми, девушка, билет. Та поворачивается и на весь автобус: «Я, тебе, дед, не девушка». Ну, я ей в ответ: «Нашла, дура, чем хвастаться». Пристыдил, думаю. И только потом до меня дошло, что давал-то деньги на билет парню.
За столом засмеялись, зашумели. Санька посидел еще немного и вышел на крыльцо. Уже наступили сумерки, но над Аракчеем еще светила заря. Внизу, разрезав хребет на две части, от реки наползал туман. Он уже захватил выкошенную поляну, и стожки сена плыли по нему, как островки. Словно прислушиваясь к себе, стояли вдоль забора кусты, задрав в небо длинную сухую шею, застыл посреди огорода колодезный журавль. Было печально и тихо, лишь из дома время от времени доносились громкие возбужденные голоса.
