Речь Хрунько была весьма убедительной, произнесена гладко, без запинки, уверенным тоном начальника, и потому несведущий человек со стороны мог бы подумать, что и в самом деле привереды возводят напраслину на обременённого большими заботами честного труженика.
Выступили почти все приглашённые. Когда очередь дошла до Третьяковой, говорить вроде бы уже было не о чем, но Степаниду Мелентьевну выручила тетрадь с разоблачительными фактами. Скупые сведения о безобразиях, перечисленные в хронологическом порядке, произвели на всех сильное впечатление как неопровержимые улики против Хрунько. Учительница говорила не только о воровстве поварих, но и об избиении детей, в том числе и самим директором.
По багровой роже Хрунько пошли белые пятна. Он вскочил, сделал шаг по направлению к Сюльскому, протянул руку, как бы ища защиты, и возопил яростно:
– Это ложь, это ложь, Михаил Семёнович! Неправда, я не бью детей! Это… это она, она сама, сама бьёт их!
И осёкся с разинутым ртом, обалдело озираясь, запоздало сообразив, что брякнул что-то нелепое.
– Да, серьёзно? – усмехнулся министр. – Ну что же, мы можем это проверить. – Дмитрий Павлович, – обратился к одному из сотрудников аппарата, – возьмите машину и привезите сюда детей, да как можно больше, пусть скажут, кто их бьёт, Хрунько или Третьякова.
– Не надо, не надо! – в отчаянии воскликнул Хрунько. – Михаил Семёнович, не надо! У меня же тогда никакого авторитета не будет!
– Ага. Так-так. Не будет, значит, авторитета? – министр, улыбаясь, обвёл глазами собрание. – А почему не будет? Потому что права Третьякова, а не ты, да? Признаешь, что рукоприкладствуешь?
Тот, как затравленный волк, которому отступать некуда, молчал.
– Ну что ж, – насмешливо подытожил Сюльский, – будем считать, что молчание – знак согласия. Я полагаю, дорогие товарищи, что нам пора закругляться. Ситуация в детдоме вполне освещена, недостатки, злоупотребления выявлены, а по результатам совещания будут сделаны соответствующие оргвыводы. Может, кто-то ещё хочет что-то добавить? Пожалуйста.
Шумок прошёл по кабинету, люди заговорили, заскрипели стульями. Страшась упустить важный момент, Третьякова бросилась к министру:
– Михаил Семёнович, у нас с мужем настоятельная просьба: переведите, пожалуйста, нас в какую-нибудь другую школу, с Ильей Антоновичем мы не сработаемся.
– Нет-нет, – властным широким жестом Сюльский осадил учительницу, – ни в коем случае! Никуда мы вас, Степанида Мелентьевна, переводить не будем! Именно такие, как вы, педагоги нам и нужны в детдоме!
