Долго длилось оцепенение, наконец девушка прошептала (её губы почти касались его уха):
– Ты хочешь поцеловать меня?
– А-а… да, – едва сумел промямлить робкий ухажёр, однако остался недвижен.
Тогда девушка осыпала щеку юноши быстрыми поцелуями, подобралась к губам, чмокнула раз, другой, третий, потом, покрепче обхватив левой рукою его шею, всосалась в них, размягчила, раздвинула и, слегка шевеля их своими губами, замерла, то был первый в жизни Валентина любовный поцелуй. Сердце отчаянно колотилось в груди, хлеще, чем после пятикилометровой утренней пробежки, он перестал видеть, ощущать себя в пространстве, он словно бы провалился куда-то вместе с любимой девушкой и невесомо, пушинкой летел, летел в неведомых, чудесных сферах. Поцелуй длился бы, по-видимому, до бесконечности, но недоставало воздуха для дыхания. Влюбленные разомкнули губы и, прижавшись щека к щеке, слушали, как стучат их сердца, как бьётся пульс в висках.
– Тебе хорошо? – прошептала девушка.
– Да-да, хорошо.
– Тебе сладко?
– Сладко. Очень.
– Ты ещё хочешь?
– Хочу, конечно.
И опять прыжок из реальной действительности в фантастический мир наслаждений, провал в некое инобытие, где нет ни верха, ни низа, нет земли под ногами и неба над головой. Впрочем, развилка трёх берёз-сестёр, в которую они частично втиснулись своими туловищами, давала влюблённым надёжную опору, помогала им не замечать окружающего и чувствовать себя бестелесными, пребывающими в горнем, умонепостигаемом мире, а прикосновение языками усиливало сладостное ощущение взаимопроникновения, полного соединения в одно целое, но не физического, а душевного соединения. У впервые так страстно целующихся не возникло тогда более грубых желаний, плотских позывов, потому что они пребывали в состоянии экстаза, вопреки логике, им казалось, им представлялось, что они состоят главным образом из уст, коими и выражают взаимную симпатию.
– Валя, ты любишь меня?
– Люблю, конечно, Галя.
– Мы поженимся?
– Конечно, а как же иначе?!
– Правда? Значит, навсегда вместе?
– Навсегда, любимая.
– Хорошо-то как, милый!
И опять провал в любовный поцелуй. Во время очередной передышки Валентин прошептал на ухо Галине:
– Губы уже больно, а всё равно хочется ещё и ещё.
Та засмеялась:
– Верно, – и, помедлив, сказала: – Ты знаешь, сегодня самый счастливый день в моей жизни.
– И в моей тоже, – ответил Валентин.
Разбирательство конфликта в детдоме министерство просвещения назначило на 11 мая. На совещание пригласили всех противников Хрунько, его самого, завхоза, кладовщика, кое-кого из воспитателей. Присутствовал и Гурьев, и трое сотрудников аппарата министерства. В просторном кабинете Сюльского свободно разместились все приглашённые. Вначале министр прочёл все разоблачительные акты и протоколы о безобразиях в детдоме, поступившие на его имя в течение зимы, затем предоставил слово Хрунько. Тот кое-что признавал, кое-что отрицал, уверял, что старался изо всех сил исправлять недостатки, а Третьяковы и их компания преувеличивают плохое, преуменьшают хорошее, что они склочники и злопыхатели, раскололи слаженный коллектив на два враждующих лагеря, в результате чего в детдоме установилась атмосфера вражды и недоверия.
