Какой бы возвышенно-целомудренной и безгрешно-платонической ни была влюбленность молодых, на каком-то этапе взаимное тяготение подталкивает переступить грань чистого душевного поклонения и восхищения и дополнить его физической близостью. Это новое, дотоле ещё не испытанное ощущение занимало их до конца застолья, как праздничный подарок друг другу, как некое приятное открытие в их отношениях.
Девчата пригласили парней на другой день пойти за город на маёвку. Они уже договорились с поварами столовой взять заранее всё, что там будут готовить на обед и ужин. Валентина обрадовало это, только надо было успеть сбегать домой за бражкой и кой-какими закусками.
Вечером влюбленные в кинотеатре «Октябрь» вновь с наслаждением сомкнули свои колени и руки. Однако под влиянием алкоголя (они впервые за всё время встреч были под хмельком) им казалось, что и этого уже недостаточно, хотелось каких-то неизведанных, более сладостных прикосновений. И опять на таковое отважилась девушка: когда прощались, Галина чмокнула Валентина в щеку и, словно испугавшись озорного поступка, белочкой вспрыгнула на крыльцо общежития, крикнула: «Приходи завтра пораньше!» и скрылась за дверью. «Поцеловала! Вот это да! – восторженно думал, держась за поцелованную щеку, студент и всё смотрел в надежде, что девушка вернётся и ещё побудет с ним. – Значит, теперь будем всегда при расставании целоваться?! Ах, как это приятно! Как это прекрасно!»
До тринадцати лет зачатие и рождение детей оставалось для Валентина тайной. Валентин видел, разумеется, спаривающихся животных и птиц, но почему-то был уверен, что между людьми как высшими существами подобных грубостей не может, не должно быть, что всё происходит от поцелуев. Прозрение совершилось на уроке ботаники, когда преподаватель показывал на рисунке цветок в разрезе, объяснял, что и в растительном мире размножение половое, если пыльца с тычинок, то есть мужское семя, не попадёт на рыльце пестика, то есть женский орган, плода не будет.
На маёвку шли обременённые сумками со снедью и свернутыми в рулоны казёнными покрывалами по проселочной дороге, ведущей, наверное, в пригородный совхоз. Прошли по ней с километр, свернули в лес, расположились на маленькой полянке. Парни, их было с Валентином трое, натаскали хворосту, запалили костёр, повесили над ним котел с водой, девушки занялись «сервировкой стола», то есть уставляли закусками покрывало, расстеленное по жухлой прошлогодней траве. Для увеселения кроме спиртного (самогонки и бражки) имелась гитара, но пока что ни у кого не было настроения тренькать на ней. Негромкая музыка природы: шелест берёзовых ветвей с ещё не распустившимися берёзовыми почками, щебет пташек в кронах деревьев, треск горящих сучьев в пламени костра, щедрое сияние весеннего солнца, лучи которого, как серебряные спицы, пронзали хвойную толщу широковетвистых сосен, – вполне удовлетворяла отдыхающих молодых людей, им не требовалась громовая, бравурная, оглушающая какофония звуков.
