– Та-ак. Ну а в Иисуса Христа якуты верили?
– Верили и теперь верят, но не так крепко. Веры мирно сосуществовали.
– Ну а марксизм как же, Валерий Андреевич? – с усмешкой спросила Третьякова зам. министра просвещения.
Тот виновато улыбнулся, потрогал рукою лоб:
– Марксизм-ленинизм в голове, – и, посуровев лицом, ткнул пальцем в левую половину груди, – а в сердце – Бог!
«Считается, что Советская Россия – страна сплошных атеистов, – думалось Степаниде Мелентьевне, – а на поверку даже министры верят в сверхъестественные силы».
– Я знаю, что с вашей подачи дети стали молиться Христу, – после долгой паузы продолжил разговор Гурьев. – Хрунько хотел вас обвинить в этом, но я в самом зародыше его замысел пресек. Дело-то весьма серьёзное. Растление малолетних могли бы инкриминировать.
– Спасибо, – поблагодарила Третьякова.
Пикник длился долго, до вечера. Спиртного и съестного было припасено вдоволь. Бродя по сосняку, изобиловавшему маленькими уютными полянками, Степанида Мелентьевна случайно стала свидетелем жуткой сцены: Гурьев, схватив жену за её роскошные волосы, прижав к сосне, кричал:
– Сознавайся, что спишь с ним! Сознайся, а то хуже будет!
– Нет-нет, неправда! Я ни в чём не виновата! – твердила истязуемая.
– О боже мой! – невольно вскрикнула Третьякова.
Внезапное появление и вскрик нежелательного свидетеля ошеломили Гурьева, у него непроизвольно разжались руки, Агриппина Константиновна вырвалась и с плачем кинулась наутёк, сосняк мгновенно сомкнулся за её спиной.
– Простите, – пробормотала Третьякова, попятилась, скрылась с глаз.
Кузакова заранее, за два дня до Первого мая, пригласила Валентина к себе в общежитие. В тесной комнате на четверых уселись за стол семеро, двое парней, пятеро девчат. Валентин принёс из дому бражки, девчата раздобыли красного вина и немного самогона. Алкоголь, как и всё прочее, приобреталось только по карточкам и талонам. Не было недостатка и в закусках. Валентин догадался, что Галина расщедрилась, отоварилась в золотоскупке по бонам, то есть по специальным дензнакам, узким, длинным на невиданной радужной бумаге. Боны выдаются рабочим и служащим золотых приисков.
Когда выпили по третьему разу, Валентин почувствовал, что колено Галины прикоснулось к его колену. У них уже вошло в привычку в темноте кинозала держаться за руки. Валентин уже без робости смотрел в глаза любимой и с улыбкой вспоминал, как попервости боялся упасть в обморок, если взглянет прямо ей в глаза.
