Широко цитируемые слова Оруэлла – «История цивилизации – это в основном история оружия» – до жути хорошо укладываются в реалии сетевого мира. Сети уже сейчас приобретают ярко выраженный милитаристский характер. Они не состоят из пуль и бомб, но они настолько же опасны. Великому стратегу следует знать и пользоваться материалами своего времени. Наполеон был донельзя фамильярен с артиллерией; Мао был неимоверно прозорлив. Как бы то ни было, наши глобальные сети будут употреблены в погоне за властью. Так что лучшее, что мы можем сделать сейчас, – это понять их природу, узнать, как извлечь из них выгоду и – в идеале – как переписать правила конфликтов так, что нашим врагам ничего не будет оставаться, кроме как реагировать; лучше всего – реагировать неверно. На протяжении столетий силу и богатство определяли вооруженные нашествия, морские бомбардировки и воздушные кампании. В будущем только владение соединениями, сетью и машинным интеллектом будет единственным настоящим, возможно, даже последним, рычагом.
Если стратегической целью европейских лидеров после жестокого взлета и падения Наполеона было восстановление баланса сил, если целью большой стратегии Америки после Второй мировой войны было сдерживание СССР и его тоталитарной идеологии, то сейчас нации должны приноровиться к должной организации безопасности и правильному командованию для облегчения предстоящего перехода. Благосостояние всей системы становится проблемой, требующей пристального внимания; явления, протоколы, идеи, которые угрожают ее здоровью, представляют наибольшую опасность, даже несмотря на то, что это закономерные проявления истории.
Социологи Джон Пэджетт и Уолтер Пауэлл изучали примеры эпохального, разрушительного изменения в политических и биологических системах всех сортов: финансовые рынки эпохи Возрождения, коралловые рифы, кластеры инноваций. Они облекли свои изыскания в краткую форму, подобие коана: «В кратковременной перспективе деятели создают отношения; в долговременной – отношения создают деятелей». Объекты, беспокоящие нас сейчас, происходят из отношений. Вашему геному куда лучше быть в объединенном состоянии, чем когда он один, отсоединенный, превращающийся в рак. Эта идея о том, что отношения создают деятелей, дает мощный базис для большой стратегии. Она также должна предоставить компенсацию за один из самых ужасных наших просчетов: например, Америка вошла в Ирак с надеждой на смену одного состояния на другое. В результате она сменила одно состояние на постоянно перемещающуюся, нестабильную сеть, – причем не такую, которую она может контролировать. Эта сеть в Ираке все еще противостоит нашим понятиям о контроле. Там происходит так: отношения семьи и веры связывают и активируют смертоносных, безжалостных деятелей. У сверхдержавы было все: танки, самолеты, солдаты, деньги. Но у нее не было сетей. Она не смогла создать отношения. Ни один ее шаг долго не длился. Мы были точно команда JIEDDO: сражались совсем не с тем врагом. Стоит нам только понять, как работают сети и что им нужно, – так же как Джефферсон понимал, чего требовала его эпоха восстаний, освободительных движений и революций, – создание большой стратегии само собой неизбежно произойдет. Мы осознаем, что сетевые экономики, технологии или союзы проводят четкую черту между внутренним и внешним, потому что преимущество нахождения внутри системы в эру динамики коммуникаций настолько велико, что не имеет себе равных во всей истории. Влиятельность технологических фирм, понявших это новое веяние – и вследствие этого обретших контроль над грандиозными долями их рынков, – дает представление о том, как сети распределяют силу, и о том, насколько важны врата, определяющие, внутри или снаружи определенной системы вы находитесь. В будущем успех реализации большой стратегии будет прямо зависеть от мастерства локализации, привратничества и от формы пространства, в котором это привратничество происходит. Мы неизбежно придем к видению, что глобальные сети нуждаются в таких заслонках в той же степени, как и в коммуникациях.
