Тот немного посотрясался от беззвучных и бесслёзных судорог, потом сразу, будто в горло врагу, вцепился зубами в ломоть хлеба и заурчал, как голодный зверь. Жуя, он всё время посматривал на группу доходяг у ворот и старался держаться за корпусом машины.
Съев ломоть, приспустил штаны, подвязанные длинной пеньковой бечёвкой – необыкновенной ценностью в лагерном быте – вытер грязным до черноты кулаком сухие глаза и прошелестел сипло: «Бечёвка – это я для себя…» – отвернулся, хищно поглядывая по сторонам, всё остальное полученное от Василия спрятал на впалом животе в штаны, обвязал три раза бечёвкой, проверил рукой надёжность, повернулся и даже потянулся руками к Василию, словно желая обнять того. Однако Василий инстинктивно отпрянул на шажок, страшноватым было объятие этого обтянутого жёлтой кожей и неимоверно грязного, в коростах, источавших гнойный смрад.
Скелет опустил руки, покачал молча головой, понимающим взглядом посмотрел на водителя и вроде собрался уходить, но постоял немного и всё-таки ещё раз сказал еле слышно: «Если бы только я знал, если бы я знал…»
И было нечего сказать больше ему,
и, пошатываясь, вернулся к товарищам своим.
Вот он, прямоугольник тонкого, чуть желтеющего от времени, картона, лежит на столе и тихо-тихо, так мне кажется, ведёт рассказ о многометровых заносах, о перевёрнутой огромной машине, об обледенелой трассе, о стоящих около машины людях в валенках… а к валенкам привязаны коньки-снегурки…
…Обидно, чёрт возьми! Всего-то километров двадцать осталось до домика дорожников, где и обогреться, и поесть можно нормально, и переночевать, и чифирь сварить, и даже спиртом разжиться. А тут – на тебе!
Главное – из машины не выйти, ветрюганыч с ног валит, снег в одно мгновение залепляет глаза, и не видно ни зги, а лобовое стекло всё под снежной коркой. И воет и воет, как свирепая стая, ветрюга-ветрюганыч! И задувает, и режет острой, как стекло, крупой!
Приоткрыл Василий окошко и тут же снова закрыл – в кабину ворвался целый буран и снежным зарядом плюнул прямо в лицо.
– Зараза!
А ведь как всё хорошо было с утра!
У Ильи Андрюшкевича в Палатке забрал посылку с Бобровицы. Первую посылку, что с воли, без шмона.
С Ильёй Василий познакомился ещё в трюме, на соседних нарах оказались. Кричали зеки тогда в болтанке друг другу номера свои, клички и имена цивильные на случай, если кто в живых останется и сможет весточку подать родным.
В Палатке, в 37-м, Илью расконвоировали и направили механиком в лучшую в недалёком будущем автобазу на всём пространстве бывшего союза. Но до этого пересекались их судьбы и на Спорном, о котором уже упоминалось многократно.
