Вообще-то по-якутски Чай-Урья означает «галечник-река», и в самом деле, всё русло речки обильно усеяно круглыми камешками – галькой. Вдоль всего течения реки дотошные геологи разведали неисчерпаемые запасы самородного золота, вследствие чего в долине был организован прииск Чай-Урья, на котором работали тысячи и десятки тысяч заключённых, содержавшихся в лагере.
Мёрли люди, как мухи, но это нисколько не беспокоило лагерное начальство – на смену им прибывали новые и новые тысячи.
И прозвали в народе место это Долиной Смерти.
Что за надобность туда ехать была, я не знаю, но Василий всё, что было необходимо исполнил, как положено оформил все документы и сделал небольшую остановку, выехав с территории лагеря, чтобы немножко чего-то в машине поправить, перекусить и вздремнуть часок. Остановился под раскидистой кривой лиственницей, дававшей полупрозрачную обширную тень, вынул и развернул на травке комплект необходимых инструментов и собрался приступать к профилактике, как вдруг…
У самых лагерных ворот работала группа доходяг, тюкала землю кайлами для каких-то нужд. Василий, когда выезжал из ворот, приметил этих бедолаг и даже испытал нечто вроде жалости, но останавливаться не стал, у каждой группы доходяг не остановишься, да и чем поможешь, кроме ободряющего слова или сочувствия?
Вдруг возле капота что-то зашелестело и приткнулось с лёгким стуком. Поглядел Василий…
И увидел он скелета на человека похожего.
И этот похожий прошептал так,
что будто сказал сухими одними губами.
И сказал он: «Товарищ водитель…»
Взглянул ещё раз Василий и что-то знакомое в облике скелета показалось ему. А скелет продолжал: «Помните, товарищ водитель, Вы у меня ещё хотели доху лисью выменять на буханку хлеба? Вы простите… если бы я знал…» – Голос его сорвался в хрип и дальше слова можно было только угадывать: «Вы простите меня, товарищ водитель, я очень грубо кричал на Вас…» – Рыдания судорожными желваками прокатились по выпирающим рёбрам, но сухие впалые глаза не давали слёз, они только молча молили…
Молния воспоминания пронзила мозг Василия…
И увидал он перед собой, как наяву,
упитанного, преважного, холёного барина
и услыхал из туманного прошлого
заковыристый многоэтажный мат его,
и удивился
и содрогнулся от жгучей жалости…
Сдерживаясь, чтобы самому не разрыдаться, Василий молча полез в кабинку под сиденье, вынул весь свой запас – полбуханки чёрного хлеба и несколько сухарей и отдал всё молча похожему на человека скелету.
