— И рады бы здесь закончить еще те свои старания, господин Рашевич?
— Бруно Рашевич, — энергично дополнил агент. — Но если вы только политэмигрант в Португалии, позвольте вас числить за мной только как... поляка. Ибо на дружбу коммунисты слишком скупы.
— Что же, пожалуйста! Но дружба даже в эмиграции, да еще, как вы смело определили, по собачьей памяти, — согласитесь, господин Рашевич, обязывает к чему-то большему, чем только числить за собой и требовать регулярно явок на регистрацию.
— Абсолютно правильно. Правда, я с вами проехал поездом аж от Кримбры. Зачем вы мне здесь? Но проклятая привычка.
— Сочувствую.
— Нет, серьезно: недоедал, недосыпал. В этом городе встретить поляка это же счастье, согласитесь. Если же, вижу, не имеете, где остановиться, трижды рад. Живу... одиноко, жена с дочерью остались в Кракове. Живы ли...
— Понимаю вас. Многие поляки сейчас не досчитаются ни жен, ни детей, — посочувствовал Лужинский. — Что касается квартиры спасибо, не хочу мешать.
— Глупости, извините, — совсем просто заговорил Рашевич. — До утра еще успеем заснуть. Затем давайте заключим джентльменское соглашение!
— Какое именно? — насторожился Лужинский. У него уже совсем отлегло на души. Не будет же этот Рашевич арестовывать его в чужой стране. Да и не было за что.
— По истечении войны пан Станислав... посетит меня в Польше. Ну хотя бы в Кракове, где мы и договоримся о наших взаимоотношениях. Согласны?
— И вы меня как коммуниста тогда отдадите в руки закона, собственно беззакония?
— Необязательно. Кондиции послевоенные нам сейчас неизвестны. Во всяком случае...
— Господин Рашевич будет иметь на мне очко?
— Абсолютно правильно.
Это избитое «абсолютно правильно» в языке полицейского не говорило о солидном уме. Но в условиях этой встречи Станиславу было не до тонкостей.
— Ладно. Пожалуйста, я согласен. Это очко господин Рашевич будет иметь. Только условие, пока мы оба эмигранты, быть только поляками. Обещаю не доставлять хлопот господину Рашевичу своим пребыванием здесь. А в Польше, в первый же день возвращения в Краков, напомню вашей... той памяти о себе.
На том бы и закончили. Пожали друг другу руки. Но ночь еще не прошла, и Лужинский должен был снова ходить по улицам чужого города, дожидаясь утра.
— Господин Станислав не имеет же в этом городе пристанища. На условиях абсолютного доверия предлагаю отдохнуть у меня.
— В полиции? Однако господин Рашевич не совсем полагается на свою ту... память.
