Лужинскому нужно было время, чтобы вспомнить этого человека и сориентироваться. Из окошка заговорил кассир, подавая билеты и сдачу. Какой благодарностью к нему проникся Лужинский за такую возможность еще протянуть время, вспомнить, решить.
— А господин меня мог и забыть. Только две встречи, — услышал ответ. Было что-то знакомое в интонации. Неужели полицейский тайной полиции Португалии, специальность которого — польские эмигранты? — Естем только недавний абориген этих спасенных уголков.
— Так кто же вы, откуда меня знаете? Ведь появление политэмигранта в этих уютных краях — такая понятная вещь. Но «абориген», извините, не совсем понятная для меня рекомендация.
— Если вы не маневрируете, так сказать, извините, господин... Лужинский, напомню. Обстоятельствами вынужден, как, видимо, и вы, покинуть родину... и, конечно же, служу.
— В полиции?
— А что делали бы вы, появившись в этих краях, когда там горят все ваши причалы? Вы же коммунист, насколько мне не изменяет память. Из интернациональной бригады, очевидно, здесь и застряли? Ну что же, будем знакомы. Здесь мы только поляки, прошу прощения.
— Только поляки. Минутку, я помогу даме.
— Пожалуйста. Бежать вам от меня нет никакого смысла, и не советую. Здесь мы только поляки!
Лужинского вбросило в пот. Значит, это действительно шпик. Но с ним еще можно говорить. Ручной шпик португальской полиции, в какой-то степени изгнанник из Польши — сообщники. Это он следил еще с Опорто. Глаза знакомые... да, да. Помнится, эти же льстивые глаза видел во время ареста еще в Кракове. Потом... снова же в варшавском поезде... как же его?
— Рачинский, Рубашевич?
— Феноменальная память! Вам бы дорого заплатили в нашем ведомстве. Рашевич, прошу покорно. Признаюсь, я вас только дважды видел. Ну, там фотографии в политических делах. Но, представьте себе, узнал! На это у нас собачья память вырабатывается. Вы закончили с дамой?
«Ударить и бежать! — возникло молниеносное решение. — А куда убежишь? Опять полиция будет поставлена на ноги, сорвется дело».
— Да, господин Рашевич, политэмигрант — такова уж наша судьба. Но, извините, вовсе не потому, что коммунист, — решил идти напрямик. — Польши, знаете, сейчас нет даже той, которая удерживала такую опытную тайную полицию.
Рашевич засмеялся, чиркнул зажигалкой и дал Лужинскому прикурить.
— Полиция есть полиция, господин Лужинский, если сказать о нашей родной польской земле. В самом деле, там бы я был особенно благодарен счастливой возможности взять вас. Вы же, кажется, были осуждены?.. Да мы успокоились на том, что вы погибли в Испании. Вижу, ошиблись.
