— Изменник. Предатель. Дезертир. Ну мы еще посмотрим — кто кого.
Лапидарный монолог сменило грозное молчание. Но и оно не было всепоглощающим, ибо нет-нет и приоткрывало ушные заслонки, чтобы выхватить извне толику чужих слов.
— Я спрашиваю у девчонок по-английски, — делилась впечатлениями учительница Белкина, — кто, мол, они такие? А они отвечают: мы будущие морские офицеры греческого флота. Другие бы сказали — никогда бы не поверила.
— Завал! — объявила Нина Фугасова. — А мы с Васей Гвидоновым и Африканом Салютовичем видели место, где торчала двенадцатиметровая статуя из золота.
— Из чистого?
— А то еще какого?
— И куда она девалась?
— Украли, повезли морем и утопили.
Африкан Салютович тихонечко застонал: убей, он и слыхом не слыхивал ни про место, где «торчала» статуя, ни про ее размеры, ни про ее химическое благородство. «И это потому, — попенял он, — что на древние камушки позарился».
— А ты слыхал про статую? — спросил староста у Гвидонова, втайне надеясь, что Фугасова присочинила.
— Слыхал.
— Странно. Почему тогда я не слыхал?
— Спали, Африкан Салютович. Как конь.
Африкан Салютович неожиданно повеселел: все разлеглось по полочкам. И жвачка, подсунутая Фугасовой иностранцем, и золотая статуя, будь она неладна.
— Это с армии привычка. Я всегда любил стоя.
— Оно и видно, — про себя усмехнулся Василий.
На теплоход туристы рванули как домой. Каюты-кубрики, хоть и тесные, да свои, бармены жуликоватые, но ведь дурят не на доллары, а на свои кровные, а обеды на теплоходе? Разве сравнятся они с заморскими питательными пунктами, где на добавку не то что котлету, а ломтик хлеба не дадут. Стоят вышколенные официанты у стены и зыркают по сторонам, кто и как вилкой орудует или ножом. Между собой понятливо ухмыляются. А подумали бы своими головами: много ли ихнего простого люду по ресторанам (не по забегаловкам) шастает. Так думал Василий Гвидонов, без двусторонней поддержки возвращаясь на теплоход. Без старосты Нина Фугасова постеснялась взять его под руку и молча шла рядом. Тут опять откуда-то вывернулись иностранцы с кинокамерами и, пятясь и приседая, стали снимать Василия и Нину. А Василий взял да и обнял Нину и кадры получились, наверное, мировые, потому что иностранцы восторженно зацокали языками.
— Прошвырнемся по магазинам? — предложила Нина.
— Нет, надоело под конвоем ходить.
— Это я-то конвой?
— А то нет? Поначалу чуть руки не вывихнули.
— Ну, смотри, а я прошвырнусь.
Поднимаясь по трапу, Василий увидел, как Африкан Салютович что-то жарко шепчет на ухо Антошкину. Антошкин согласно закивал своей рыжей головой.
