. Он
не скажет нам, даже при наводящих вопросах, что в этой ситуации не нужно так сильно переживать. То есть для него субъективно эмоция будет хоть и непродуктивна, но естественна. С одной стороны, он может сказать нам, что эмоция его «иссушает». Что она «мучительна», что она его «гложет». С другой стороны, он скажет, что такая эмоция нужна и даже необходима.
Непродуктивно–естественная эмоциональная реакция ощущается необходимой, как естественная, но блокирует активность (торможением или суетливостью), как непродуктивная.
Дело здесь, видимо, вот в чем. Речь в этих случаях идет о переживаниях, которые «идеологически» носят для личности почти «сакральный» характер. Про чувства, вокруг которых во многом выстраивается внутренняя жизнь. Представьте себе пламенного патриота. Сможет ли он, в каких-либо обстоятельствах сказать, что его любовь к Родине слишком сильна? Наверное, нет, ведь в его мире любовь к Родине – это абсолютная ценность, которая не может быть слишком сильной (разве что, слишком слабой). Может ли искренне верующий человек ощутить свою веру слишком сильной? Опять же, скорее, наоборот. Может ли профессиональный спортсмен считать слишком сильной свою волю к победе? Тоже исключено. К таким собственным переживаниям можно внутренне относиться, как к слишком слабым или, как к достаточным. Но никак, как к слишком сильным. Идеологически они однозначно позитивны для личности, представляют собой абсолютное благо, абсолютную ценность. А хорошего, позитивного, благого много не бывает. Поэтому и не может возникнуть внутреннего отношения к таким переживаниям как к чрезмерным.
Вышеприведенные три примера касаются положительных эмоций. Но тоже самое – идеологическую неспособность считать определенную эмоцию чрезмерной – мы можем наблюдать и при негативных эмоциональных реакциях.
Представим себе щепетильно–нравственного человека, чрезвычайно ценящего мораль как таковую. Его идеология, его ценность – это непричинение зла другим. Совершив аморальный проступок и причинив зло, испытывая по этому поводу вину, сможет ли он сказать, что переживает слишком сильно? При том, что для него испытывать вину – это хорошо. Ведь это переживание, которое уменьшает вероятность подобных ошибок в будущем и в целом делает человека лучше, поднимает его нравственно. Вина – это благо. Если не для него лично, то для человечества точно. Сможет ли он сказать, что в нем этого блага слишком много? Перед высшей ценностью прагматические рассуждения бледнеют в своей значимости. Чрезмерное с практически–прагматической точки зрения переживание все равно не теряет своей ценности, имеет для личности эту ценность в самом себе, и поэтому не может субъективно оцениваться как слишком сильное, неадекватное причине.
