— Эх, так глупо проиграть! Надо было идти на размен ферзями… И откуда он взялся, этот небесный свет?
Барабас уже почти вплотную подошел к лимузину и только теперь обнаружил отсутствие свиты.
— Вот бездельники, сказал же: сидите в машине, — разругался гроссмейстер, после чего глаза его запылали адским сиянием. Барабас несколько раз подпрыгнул, с усилием набирая высоту, и его тощая фигура скоро растворилась в безрадостной и беспросветной тьме-тьмущей.
А тем временем разбойники исследовали карманы небдительных троянцев.
— По полигону ходить надо тихо, особенно в зимнее время, а вы ржете на весь лес, как обкурившиеся пегасы, ну как вас не ограбить! — пояснял паренек в костюме древнего грека, приставивший к горлу Елены Прекрасной деревянный игровой нож. Его спутница обыскивала Гектора, подсвечивая себе фонариком. Вытаскивая очередную охапку бумажек, большинство из которых были игровыми деньгами, она приговаривала:
— Ого! Удачно мы вышли погулять: на эти деньги можно нанять тридцать гоплитов[3]! О, а это паспорт… Эй, Патрокл, глянь-ка на их игровые ксивы, это ж высокопоставленные троянцы! Посмотри: Гектор, принц Илионский… Так мы ж такой выкуп можем срубить! А ну, глянь, что за птицу ты за хвост держишь.
— Извини, — сказал Патрокл своей пленнице, — чтобы я по карманам не шарил, достань-ка паспорт.
— Незачем, я Елена.
— О, Инка Пинцова! А я тебя не узнал… А где твой возлюбленный?
— Не Инка, а Елена Прекрасная.
Разбойница посветила фонариком Парису в лицо.
— Не в глаза, не в глаза! — взмолился тот.
— А вот и вор воров — Парис, Приамов сын. Извините, ваше высочество, сразу не признала. А ты, девочка, кто?.. О, Брисеида!
— Вот расскажу про все Ахиллу, он вам кишки выпустит, — пригрозила дочь Брисея.
— Не надо пугать меня моим же побратимом, — ответил Патрокл, — и вообще, умерьте эмоции: убивать вас никто не собирается. Мы вас за полцарства вернем Приаму.
Патрокл говорил довольно уверенно, но тут осекся.
— Ифигения, — обратился он к спутнице, — обернись!
За спиной у дочери микенского царя он видел светящиеся глаза Полины Сергеевны. Силуэт полусуккубы стал более отчетливым, когда та приблизилась к Ифигении и, склонившись над ней, как вампир, разинула пасть. Клыки П.С. засветились в темноте, как угольки тлеющего костра.
— Ифигения? Дочь Агамемнона? Тебя ж должны были в жертву принести, — сказал Парис.
— Молчи, презренный тевкр[4], боги к нам благосклонны. Потому что ахейцы не варвары и жен чужих не воруют, — отвечала греческая принцесса, но на последних словах уверенности в её голосе поубавилось. За спиной у Патрокла она видела другую пару глаз — Гришиных.
