Тихая сладкая грусть обволакивала сердце Пролинга.
— Счастливец! — думал он по адресу мужа Лидии Антоновны. — Случись заболеть такому одинокому бобылю, как он, Пролинг, — ни одна рука не поддержит, ни одна душа не затуманится, ничьи глаза не улыбнутся ему с ободряющей лаской.
Вот, он коротает здесь свои скучные печальные вечера. Издали любуется на отблеск чужого далекого счастья. Бегут безостановочно часы, дни и недели… Неутомимая рука времени зачеркивает страницу за страницей в книге его жизни, серенькой жизни вечного мечтателя, вечного неудачника…
V
— Зайдемте к нам, муж еще не спит, — предложила однажды вечером Лидия Антоновна. — Он давно уже знает вас из моих рассказов.
Пролинг согласился.
Длинный темный и холодный туннель ворот громадного дома. Бесконечная узкая лестница с запахом кошек и жареного цикория.
— Высоконько! — заметил Пролинг, пыхтя и отдуваясь.
— Ближе к звездам! — улыбнулась Лидия Антоновна.
Когда прошли кухню и кривой коридор, она стукнула в маленькую желтую дверь и, не дожидаясь ответа, открыла ее.
В небольшой низкой комнатке было душно и накурено. На столе у окна стояла маленькая лампочка без абажура и тускло освещала желтые обои, узенькую кровать и рваную кушетку неопределенного цвета.
— Знакомьтесь, — сказала Лидия Антоновна, — это Пролинг.
С кушетки, не спеша, поднялся высокий худой студент, откашлялся, протянул гостю руку и сказал;
— Сурмин. Раздевайтесь.
Пока Пролинг снимал и вешал на гвоздик у дверей пальто, хозяин застегнул тужурку и освободил от книг и газет один из двух стульев.
— Садитесь! — предложил он и подвинул гостю коробку с табаком и гильзами. — Курите!
Пролинг двинул стулом и тотчас же в углу за комодом захныкал ребенок.
— Пил он молоко? — спросила Лидия Антоновна.
— Пил, конечно, — ответил Сурмин и посмотрел на гостя.
— Я слышал вы пишете?
Пролинг слегка замялся.
— Не стесняйтесь, — улыбнулся Сурмин. — Я — тоже, пока был здоров, тянул эту лямку.
— А вы где работали? — спросил Пролинг.
— Вы лучше спросите, где я не работал? Скучно перечислять; и везде за гроши… Да-с, литература требует от человека сорок лошадиных сил, или гения и свободы…
Помолчали. Детский плач за комодом шел крещендо.
— Когда же ты кончишь ходить в свой трактир? — спросил Сурмин, не глядя на жену.
Лидия Антоновна грела на лампе стакан с молоком и при вопросе мужа, как бы извиняясь, улыбнулась Пролингу глазами.
— Грек просил остаться до конца недели…
— Вот она, кадриль-модерн, — усмехнулся Сурмин.
