— Я здесь с ребенком нянчусь, а жена… Changez vos places!..
Пролинг уже ругал себя за свой визит и молча разглядывал хозяина. Желтое лицо, полузакрытые очками, серые глаза, бесцветная бородка…
Сурмин поднял голову.
— Вы, кажется, поэт?
— Пишу немного, — сознался Пролинг.
— Ну, так посмотрите вокруг и вдохновитесь… Опишите-ка нашу семейную идиллию… Ха-ха!..
Лидия Антоновна взглянула на мужа. На мгновение сдвинулись темные дуги бровей.
Пролинг встал.
— Не хотите ли чаю? — предложил Сурмин.
— О, нет. Я уже пил, благодарю! Да мне и пора… — заторопился гость.
— Посидите! А, впрочем, от этой музыки каждый рад бежать без оглядки…
Лидия Антоновна подняла на Пролинга печальные глаза и молча пожала руку.
Сурмин проводил его на площадку лестницы.
— Навещайте Лидию, пока она там… — попросил он и неожиданно мягкая нота прозвучала в дрогнувшем голосе. — Она храбрится, но… сами понимаете… А с будущей недели заходите ко мне в редакцию, потолкуем… Постойте, я дам вам адрес…
Сурмин порылся в кармане тужурки и вынул полусмятую карточку.
— Вот, до свиданья, спасибо!
Он кивнул головой и захлопнул дверь.
Пролинг стал спускаться по лестнице. Под ноги ому попался рыжий взъерошенный кот, сердито фыркнул и, задрав хвост, проскочил наверх.
На нижней площадке горел маленький фонарик. Пролинг остановился и поднес к глазам карточку. На пожелтевшем картоне мелким шрифтом было напечатано: Андрей Петрович Сурмин (Петроний). Сотрудник газеты «Вечерние Отголоски».
— Н-да… — протянул Пролинг, задумчиво опустил голову и вышел на улицу.
Спускалась ночь. Гасли один за другим последние огни магазинов. Толстый необъятный лихач остановился на углу и молча покосился на Пролинга. Быстро и бесшумно пронесся автомобиль и на мгновение залил ярким светом мокрую мостовую. На темном небе смутно белел далекий отблеск электрических фонарей.
«Ближе к звездам!..» — вспомнилось Пролингу и с молчаливой лаской улыбнулись ему темные глаза, печальные глаза жены Петрония.
1913 г.
I
Лягушки квакали, квакали и, наконец, умолкли. Нехотя встало старое, утомленное солнце, поплыло по небу, согрело и оживило пруд, редкую рощицу, далекие, черные фабричные трубы. Весь мир согрело оно и миллионы влюбленных лягушек.
Согрело солнце и старого волка. Вылез он из-под куста, облезлый, голодный и злой. Поджал, по привычке, ободранный хвост и, хромая на подбитую ногу, пошел в город.
Шел он навстречу угодливым собакам, глупым баранам и злым обезьянам. Да, он шел навстречу людям.
