— Психологией интересуетесь?
— Вот именно.
— А по-моему, вам следует господину Полянову дать необходимые ему деньги.
— Почему же, однако, следует?
— Противоестественно как-то, что настоящий художник задыхается в нужде, а мы с вами благополучны.
— А вы? Почему же вы сами? — неосторожно спросил Паучинский.
— Господин Полянов у меня денег не возьмет.
— Вот как! Вы, кажется, были с ним когда-то знакомы?
Князь нахмурился:
— Был. Давно.
Паучинский пристально посмотрел на князя.
— Если вы находите нужным, тогда разумеется… Одним словом вы можете располагать мною, князь, как вам угодно.
Князь кивнул головою.
— Я бы хотел, чтобы вы дали Александру Петровичу Полянову ту сумму, в которой он нуждается, под известным условием…
Князь помолчал.
— Вы дадите деньги под вексель под условием, чтобы и все прочие векселя, выданные Александром Петровичем разным лицам, были сосредоточены в ваших руках, — сказал, наконец, князь. — Он вам сам укажет, как это сделать. Это последнее условие я считаю необходимым. Вы понимаете? Я очень ценю дарованье Полянова и заинтересован в том, чтобы он освободился, наконец, от кабалы, в какую попал. Если все его векселя будут в ваших руках, я буду спокоен. Вы меня посвятите, надеюсь, в эти ваши финансовые операции с господином Поляновым. Только он сам об этом ничего не должен знать, по крайней мере, в течение известного времени. Если у вас нет сейчас свободных денег, Семен Семенович, я вам охотно дам сколько вам понадобится. И гарантии вам дам какие угодно. Я полагаю, что эти поляновские векселя так и останутся у вас, но, если обстоятельства сложатся как-нибудь иначе, я у вас их покупаю. Во всяком случае вы ничего не теряете. Понятно?
— О, конечно! И никто не должен знать о вашей заинтересованности в судьбе господина Полянова?
— Это уже, кажется, было у нас решено, — небрежно уронил князь.
— Все-с?
— Я полагаю.
— А я все-таки, князь, попросил бы вас уделить мне когда-нибудь некоторое время на другого рода беседу.
— Пожалуйста. Охотно. Но сегодня я… Сегодня не могу… я занят сегодня…
— Я понимаю! Я понимаю! — поспешил обнаружить свою почтительность господин Паучинский.
Он уже раскланивался, стоя на пороге комнаты, когда князь вдруг задал ему несколько неожиданный вопрос.
— Вы это серьезно? А? Вся эта ваша теория «морального равновесия?» Что такое? А? Мне про нее Сусликов рассказывал…
— А разве неубедительно? — усмехнулся Паучинский.
— Я не совсем понял. Может быть, это Сусликов напутал.
