Однако, вскоре они вновь появились в аллее. Суркова шла впереди.
— Ужели ты так сильно любишь меня? — спрашивала она Перевертьева, слегка оборачиваясь к нему лицом.
— Нет, я вас обманул, — вдруг отвечал тот с гневом, — разве же можно жертвовать жизнью ради пустой кокетки? Револьвер не заряжен.
Он сердито рассмеялся.
— Хотите освидетельствовать, может быть? — продолжал он с тем же выражением. — В нем ни одной пульки!
Она остановилась посреди аллеи, будто наткнувшись на что-то.
— Лев Львович, — крикнула она ему лукаво, — идите сюда, просите прощенья и целуйте вот это!
Она проворно скинула с ноги красную туфлю, поджидая его с лукавым задором на всем лице.
— Идите и целуйте!
Перевертьев приблизился.
— Негодяй! — прошептала она, ударив его по лицу туфлей.
Он схватил ее за руку, с лицом, исказившимся от бешенства.
— Негодяй! — шептала Суркова, вся содрогаясь от брезгливого чувства. — Ф-фа! Ты еще с женщиной драться, кажется, хочешь!
Он поспешно выпустил ее руку; она пошла от него прочь. Но он снова догнал ее у стен дома.
— Если уж на то пошло, — проговорил он с досадой, протягивая ей в то же время револьвер, — если уж на то пошло, извольте освидетельствовать. Конечно же заряжен. На все шесть пуль!
Она поспешно обернулась к нему, приняла из его рук револьвер и, повернув барабан, заглянула в гнезда.
— Милый, милый! — зашептала она, припадая на грудь Перевертьева.
Тот сердито засмеялся.
— Удивительное создание — женщина, — говорил он с досадой, — каждая непременно хочет, чтобы перед ней расписывались полными буквами в собственной глупости! Если бы ты меня не побила, — добавил он, — я бы на этот раз не расписался!
— Милый, милый — шептала Суркова, ласкаясь к нему, как кошка.
Жмуркин сидел, глядел на них и думал:
«Вот эти тоже живут вовсю, и слава им!»
Восьмого июля вечером Жмуркин узнал, что ровно через неделю Загорелов вместе с Быстряковым уедет в оренбургские степи, чтобы закупить там скот. Он узнал также, что поездка эта решена окончательно, и что они оба — и Загорелов и Быстряков — пробудут таким образом вне дома не менее недели. Известие это на минуту всколыхнуло Жмуркина, наполнив его жгучим волнением и беспокойством, хотя вскоре же ему и удалось взять себя в руки снова. В то же время ему стало ясно, что к толкам об этой поездке он уже давно прислушивался с любопытством, и что именно на нее-то он и возлагал все свои надежды.
Жмуркин понял, что наступил момент действовать, «ловить обстоятельства за хвост», как он говорил себе мысленно. И тщательно обсудив и взвесив в последний раз каждую черточку своего плана, он тотчас же приступил к его исполнению. Неудачи он не боялся, ибо он и до сих пор старался убедить себя, что, быть может, планом этим он и не воспользуется, насладившись лишь его тщательной отделкой.
