Потом она приехала на свадьбу. Подарила китайский сервиз костяного фарфора и деньги в полосатом конверте с надписью «авиа». И больше уже не виделись. Никогда.
– Ванька, надо бы тётю Инну пригласить, – в который раз напоминала Лариска, укачивая орущую дочь, – пусть приезжает, посмотрит на внучку. Позвони или телеграмму дай.
Он соглашался, но потом забывал. Вновь вспоминал через месяц, набирал номер, но попадал на занятую линию и забывал снова.
– Шмидт! Ты послал тёте Инне поздравление с новым годом? – спрашивала Лариска.
Он хватался за голову, бежал на почту давать телеграмму, а в конце приписывал: «ждём гости». Потом они планировали заехать сюда в начале сентября, по дороге в Анапу, но не смогли, заболела скарлатиной дочка, а в университете накинули лекционных часов. Потом на Ивана «свалилась» крымская практика, потом Тиман, потом Байкал. Потом тётки не стало.
На следующий после похорон год Иван продал квартиру и под самую крышу загрузил машину знакомыми с детства вещами. С тех пор не приезжал. Опять строил планы, но всегда появлялось что-то более важное. Хотелось в эти места отчаянно, с каждым годом сильнее и сильнее. Особенно становилось невмоготу, когда выпивал. Сидел, запершись, вечерами у себя в кабинете на Петроградской стороне, переворачивал толстые, синего картона страницы альбома с фотографиями и беззвучно плакал. А потом, чтобы никто не видел слез, открывал окно и подставляя лицо морозному петербургскому воздуху.
– Шмидт, сквозняк! Опять окно нараспашку, – кричала Лариска из кухни, – кури в камин!
А теперь развод, и он вдруг решил приехать. Словно раньше не пускала жена. Но это не так. Это он сам.
В графе «цель поездки» Иван указал «частная», передал анкету дежурной, получил ключи и карточку гостя. Еще советский, основательный в своей неспешности лифт, ухая и подрагивая, поднял Ивана на девятый этаж. Он проскользнул мимо коридорной, спящей в холле на диване, и отыскал свой номер. Номер оказался чистеньким, уютным, с окнами, выходящими на Ленина. Иван быстро разделся, аккуратно развесил одежду на спинке стула, закрыл форточку от шума, поставил будильник на десять утра и блаженно растянулся в кровати. Заснул мгновенно.
Сон освежил. За окном шуршала шинами, кривлялась солнечными зайчиками, листопадила, позванивала и потрескивала августовская суббота. Иван принял душ, – старался быть аккуратным, но, как всегда, расплескал по полу воду. Он растёрся махровым гостиничным полотенцем, внимательно выскреб щеки бритвой и, расчесавшись, весело подмигнул себе в зеркале: «Не унывай!» Вынув из рюкзака все лишнее, пихнул туда пакет с щеткой и совком, с хрустом и аппетитом съел припасенное еще с Симферополя яблоко.
