— Молчать, болваны! — И залаял матерной руганью. — Какие это сукины дети смеют орать? Подать их сюда! Что это за сброд, староста? Не умеешь держать их в руках?
Сыгней с любопытством смотрел на толпу, на полицейских и щурился от смеха.
— Эх, как этот барбос чешет! А буркалы-то… словно яйца катает. Ну, ребята, сейчас они начнут коров и овец со дворов выгонять, по сундукам лазить. Зато Митрию Стодневу да Пантелею лафа: скупят все, а потом за шиворот схватят мужиков… Тут толкуют, что это они сами состряпали. Титок, беги домой, скажи, чтобы бабы сарафаны прятали да чтоб самовар в снег закопали.
Тит, озираясь, с искаженным от трусливой злобы лицом, сполз с «выхода» и, оглядываясь, пошел вразвалку через дорогу к нашей избе. У нашего амбара стояли мать и Катя в курточках с длинными рукавами и кутались в шали. Мать прижимала к лицу конец шали и плакала, а Катя стояла угрюмая, с окаменевшим лицом и шевелила губами — что-то сердито говорила матери. Когда Тит прошел мимо них, кивнув на избу шапкой, они пошли вслед за ним, оглядываясь и прислушиваясь не то к тому, что происходит на сходе, не то к завыванию баб на деревне.
На дворе у Пантелея вдруг забрякали разноголосые колокольчики. Истошно закричали люди, что-то грохнулось и затрещало, залягались лошади, и из ворот бешено вырвалась тройка с пустыми санями и вихрем понеслась по улице.
Вслед за нею побежали два кучера, а за ними несколько мужиков. Толпа повернулась в сторону умчавшееся тройки, которая скрылась в облаках снега. Начальник заорал, замахал кулаками, и я увидел, как он начал бить по лицу нашего сотского, бывшего солдата, с саблей через плечо. Пантелей стоял без шапки, бледный и почтительно умолял его о чем-то. Тот обернулся к нему и ткнул его кулаком в бороду.
Пантелей пошатнулся и с плачущей улыбкой продолжал умолять его, кланяясь и прижимая руку к груди.
Незаметно к нам прибежал Кузярь и, захлебываясь от смеха, победоносно притопывая валенками, захвастал:
— Вот как подрали, ага! Как рванули, как хрястнули, думал — и мокренького от меня не останется. А они, черти, и не заметили… ямщики-то. Водку хлещут. Котенка-то я на репицу к шлее мотовязком привязал. Вцепился он в репицу-то когтями, тут коренник-то и заплясал — да на дыбы, да лягаться. Ух, и шарахнули! Брякнулись об столб, об другой… и как ветром вынесло.
Сыгней схватил Кузяря за шиворот и зашипел на него, вытаращив глаза:
— Ах ты, гнида!.. Сейчас же домой! Башки тебе не сносить… Видишь, что из-за тебя делается?
