— Значит, с ним можно поговорить тотчас же! — вся дрожа, воскликнула Вероника. — Пойдемте скорее к нему.
— Зачем? Я знаю обо всем этом больше него.
— Знаете? Вы знаете?
— Мне известно все, чего не знаете вы. Я могу ответить на любой ваш вопрос. Спрашивайте.
Однако Вероника не осмелилась задать ей главный вопрос, который еще только зрел в глубинах ее сознания. Она боялась правды, в которой ничего невозможного не было и которую она уже начала предчувствовать; срывающимся голосом она залепетала:
— Я не понимаю… Не понимаю… Почему мой отец так поступил? Почему он захотел, чтобы мое бедное дитя и его самого считали погибшими?
— Ваш отец поклялся отомстить…
— Ворскому, но не мне же — своей дочери? Да еще такой страшной местью!
— Вы любили своего мужа. Попав в его власть, вы, вместо того чтобы убежать, согласились выйти за него замуж. Да и оскорбление было нанесено публично. А своего отца вы знаете — его необузданный нрав, злопамятность, несколько… неуравновешенную натуру, как он сам выражался.
— Но потом-то?
— Потом? С годами возникли угрызения совести, появилась нежность к ребенку. Отец принялся вас разыскивать. Да, мне пришлось поездить! Начала я с монастыря кармелиток в Шартре. Но вы к тому времени уже давно уехали оттуда… А куда, кстати? Где вы жили?
— Но можно же было дать объявление в газеты?
— Один раз давали, но очень осторожно, опасаясь скандала. И на него ответили. Попросили о встрече. И знаете, кто на эту встречу пришел? Ворский, который тоже вас искал, который вас любил и ненавидел. Ваш отец испугался и действовать в открытую больше не решился.
Вероника молчала. Обессилев, она села на камень и уронила голову на грудь.
Наконец она прошептала:
— Вы говорите о моем отце, словно он и теперь жив…
— Он жив.
— И словно вы часто с ним видитесь…
— Каждый день.
— А с другой стороны, — еще тише продолжала Вероника, — вы ни словом не упомянули о моем сыне. Мне в голову лезут страшные мысли. Быть может, его не удалось спасти? Или он умер потом? Вы поэтому ничего о нем не говорите?
Она с усилием подняла голову. Онорина улыбнулась.
— Ах, прошу вас, — взмолилась Вероника, — скажите мне правду! Это ужасно — надеяться, когда надежды уже нет. Умоляю…
Онорина обняла ее за плечи.
— Бедняжка вы моя, да разве я стала бы рассказывать вам все это, если б его не было в живых, моего милого Франсуа?
— Так он жив? Жив? — теряя голову от радости, вскричала Вероника.
— Жив, черт возьми, и прекрасно себя чувствует! Этот крепыш очень прочно стоит на ногах. И я имею право им гордиться, потому что это я его вырастила, вашего Франсуа.
