Со вчерашнего вечера у меня тусовала Ксюха, отсюда ближе до Склифа, где грудой переломанных костей лежал ее трейсер Ганс. Всю ночь она что-то там варила, гремела на кухне сковородками, не давала мне спать, то ей морковку, то рис, а какая у меня морковка с рисом, ерунда, конечно же. У меня блинчики Дарья, пельмени Дарья, и много-много чипсов, салат-бар практически. Но она только причитала, что Гансу нельзя ничего ядовитого, а когда я логично поинтересовалась, а почему, собственно, ведь он руки себе поломал, а не желудок, она просто взвилась коброй и чуть не плюнула мне в глаз.
Кстати, дорогой мой молескин, Ксюха просто пинками гонит меня в клинику насчет аборта. Она там советовалась с каким-то медицинским хреном, уж не знаю где, может, в Склифе она привязалась к первому встречному, она способна. Медицинский хрен сказал, что надо не выдумывать всякие там мини и еще хуже таблетированные, а верной испытанной дорогой топать на простецкий хирургический. Хорошая испытанная дорога, ничего не скажешь.
Я иногда думаю, что младенец — это прикольно, ручки-ножки и эти их офигенные пяточки, но абсолютное отсутствие Любимого мешает обсудить этот вопрос, довольно важный. Естественно, никаким родителям я ничего сообщать и не собираюсь, потому что нечего больно-то сообщать. Да и некому, какие родители. Смешно. Клиника, верная испытанная дорога и все.
В зеркале утром пришлось рассматривать зеленющую уродину с тремя прыщами на лбу и двумя на подбородке, волосы сначала торчали неравномерно, потом сивыми клубами завивались на расческе, такими темпами я скоро облысею, даже не испугалась.
Сидела на кухонном стуле, уговаривала себя выпить чаю, про кофе и думать не хотелось, а просто так я не проснусь.
Еще повезло, что до офиса меня довезла Арина, чмоки-чмоки, заехала на своем автомобильчике, все время забываю правильное название, какой-то ауди с двумя дверцами, спортивный типа вариант.
Да, дорогой молескин, не могу же я быть идеально осведомленной обо всем, вот в сфере автомобилестроения я абсолютный нуль. Или ноль. Короче, приехала Арина, выглядела очень понтово в серебристой парке с подкладкой из норки и ярко-рыжих сапогах.
— Удивительно, — оживленно сказала она, рассматривая себя в моем тускловатом зеркальце, вообще-то, не мешало бы и помыть, если что, — удивительно, но мне совершенно не холодно, хотя, казалось бы, такой невысокий ворс…
И стала наглаживать себя по плечам, как бы восторгаясь невысоким ворсом неслыханной теплоты, а я пробурчала, что с какого это перепугу ей должно быть холодно вообще, если она на воздухе проводит две минуты, когда идет к паркингу.
