Пиво было теплым. Меня клонило в сон.
Еле слышно бормотал телевизор — да не телевизор, а панель шириной в полстены. Будто из этой стены вывалился целый бетонный блок — и открылся вид на Москву.
Телевизор показывал "Вести".
Я взял пульт. Зажмурился. Наугад понажимал кнопки.
Открыл глаза.
Картинка на экране изменилась: теперь там был Питер. Любимый Московский вокзал, по вечернему времени подсвеченный прожекторами.
Вот камера сместилась, пересекла Площадь Восстания (с фаллическим обелиском) и уперлась в стену "Октябрьской". С растопыренными буквами поверху стены: "Город-герой Ленинград".
Тогда был октябрь, вспомнил я. А мне — пятнадцать. Я был долговязым волчонком-одиночкой, озлобленным на целый мир. И абсолютно никому не нужным, кроме тебя, мой ангел. Только ты был со мной в моих странствиях. Удерживал и не мог удержать.
Московский вокзал тогда был не тот, что сейчас. В центре вестибюля торчал еще не кудлатый Петр, а лысый Ленин. Не было ни закусочных, ни магазина машинок. Тоскливые толпы плохо одетых людей перемещались из зала на платформы и обратно.
Я приехал сюда случайным трамваем, как обычно. Длиннющий трехвагонный "двадцать пятый" поплелся в свое Купчино, а я не утерпел и вышел.
Близился вечер. Я искал приключений.
Хрипло заиграла музыка: Глиэр (как я знаю сейчас). Гимн великому городу. Это означало, что прибыл поезд.
Москвичи высыпали на платформу. Озирались. Шумной разноцветной подвыпившей толпой двигались мне навстречу. Москвичи отличались от питерцев тем, что были лучше одеты. И вообще они были лучше.
В моем кармане лежал ученический проездной, я был смелым и глупым, и домой не хотелось.
Я стоял и смотрел. Как будто выбирал. Это было странным ощущением, мой ангел. Я как будто выбирал дорогу, по которой пойду. Платформу, с которой уеду. Пусть людской поток катился мимо — мне казалось, что двигаюсь я.
Этот чел совершенно неожиданно оказался рядом. Он нес чемоданчик и на ходу доставал из кармана пальто массивную трубку nokia (я его сразу зауважал). Он озабоченно тыкал пальцем в кнопки и не глядел на меня. Пока я не оказался у него на пути. Пока я не решился шагнуть в сторону и не наступил ему на ногу. И не отскочил.
Он даже не выругался. Я тоже промолчал. Он поднял глаза (я был довольно высоким подростком).
"Ты чего", — спросил он совершенно спокойно.
"Я ничего", — сказал я.
"На съёме?" — спросил он негромко.
"Нет".
Он усмехнулся. Было ему около тридцати. Темные волосы он зачесал назад и собрал в косичку, как в тогдашнем фильме Pulp Fiction. Пальто он надел поверх рубашки. А еще на нем был галстук. Безупречно завязанный. По виду — очень дорогой.
