Ресторан или еще лучше — кабаре с румынами разными, с певичками — вот это да!
И еще хотелось изучить немецкий и французский языки.
У Ломтева книжка куплена на улице, за двугривенный: «Полный новейший самоучитель немецкого и французского языка».
Костя Ломтев водил компанию с делашами первой марки. Мелких воришек, пакостников — презирал.
Говорил:
— Воровать так воровать, чтобы не стыдно было судимость схватить. Чем судиться за подкоп сортира или за испуг воробья — лучше на завод идти вала вертеть или стрелять по лавочкам.
На делах брал исключительно деньги и драгоценности. Одежды, белья — гнушался.
— Что я, тряпичник, что ли? — обижался искренно, когда компаньоны предлагали захватить одежду.
Однажды, по ошибке, он взломал квартиру небогатого человека.
Оставил на столе рубль и записку: «Синьор! Весьма огорчен, что напрасно потрудился. Оставляю деньги на починку замка».
И подписался, не полностью, конечно, а буквами: «К. Л.».
Труд ненавидел.
— Пускай медведь работает. У него голова большая.
Товарищи ему подражали. Он был авторитетом.
— Костя Ломтев сказал.
— Костя Ломтев этого не признает.
— Спроси у Ломтева, у Кости.
Так в части, в тюрьме говорили. И на воле тоже.
Его и тюремное начальство, и полиция, и в сыскном — на «вы».
«Тыкать» не позволит. В карцер сядет, а невежливости по отношению к себе не допустит.
Такой уж он важный, солидный.
Чистоплотен до отвращения: моется в день по несколько раз, ногти маникюрит, лицо на ночь березовым кремом мажет, бинтует усы.
Славушку донимает чистотою.
— Мылся?
— Зубы чистил?
— Причешись!
Огорчается Славушкиными руками. Пальцы некрасивые: круглые, тупые, ногти плоские, вдавленные в мясо.
— Руки у тебя, Славка, не соответствуют, — морщится Костя.
— А зато кулачище какой, гляди! — смеется толстый Славушка, показывая увесистый кулак. — Все равно у купца у какого. Тютю дам — сразу три покойника.
Славушка любит русский костюм: рубаху с поясом, шаровары, мягкие лакировки. Московку надвигает на нос.
Косте нравится Славушка в матросском костюме, в коротких штанишках.
Иногда, по просьбе Кости, наряжается так, в праздники, дуется тогда, ворчит:
— Нешто с моей задницей возможно в таких портках? Сядешь, и здрасте. И без штанов. Или ногу задрать, и страшно.
— А ты не задирай. Подумаешь, какой певец из балета, ноги ему задирать надо! — говорит Костя, с довольным видом разглядывая своего жирного красавца, как помещик откормленного поросенка.
Ванькою не интересовался.
— Глазята приличные, а телом — не вышел, — говорил Ломтев о Ваньке. — Ты, Славушка, в его года здоровее, поди, был. Тебе, Ваня, сколько?
