Моор(отдает ему шляпу и отирает кров с его лица). А то невидно рубцов, намеченных на твоем лбу богемскими драгунами. Вода твоя – прелесть, Швейцер; эти рубцы идут к тебе.
Швейцер. Найдется место еще хоть на три десятка.
Моор. Да, дети, было жаркое дело – и потеряли только одного. Мой Роллер умер прекрасною смертью. Я поставил бы мраморный обелиск над его прахом, если б только он не за меня умер. Довольствуйтесь и этим. (Утирает себе глаза). А сколько с неприятельской стороны осталось на месте?
Швейцер. Сто шестьдесят гусар, девяносто три драгуна, около сорока егерей – всего триста человек.
Моор. Триста за одного! Каждый из вас имеет право на этот череп. (Снимает шляпу с головы). Поднимаю кинжал и клянусь моей душою: я никогда не расстанусь с вами!
Швейцер. Не клянись! может быть, ты еще будешь счастлив и станешь потом раскаиваться, что дал клятву.
Моор. Клянусь прахом моего Роллера: я никогда не расстанусь с вами!
Косинский входит.
Косинский(про себя). Мне сказали, что они должны быть в этом участке. Ей! ого! Это что за лица? Ну – как?.. уже не они ли? Они, они! Заговорю-ка с ними.
Шварц. Ухо вострей: идет кто-то.
Косинский. Господа, извините! Не знаю, попал ли я на след или сбился?
Моор. А кто мы по-вашему, когда вы на него напали?
Косинский. Мужи.
Швейцер. Полно – так ли, атаман?
Косинский. Ищу мужей, которые прямо смотрят в лицо смерти, и играют с опасностью, как с ручной змеею, ставят свободу выше чести и жизни, чье одно имя сладкое для ушей бедных и угнетенных заставляет трусить самых храбрых и бледнеть тиранов.
Швейцер(атаману). Малый мне нравится. Слушай, друг! ты нашел, кого искал.
Косинский. Я думаю – и надеюсь, что они скоро будут моими братьями. Так проводите меня к тому, кого я ищу: к вашему атаману, к атаману из атаманов – графу фон-Моору.
Швейцер(с жаром подает ему руку). Дружище! мы с тобою на ты.
Моор(приближаясь). А вы знаете атамана?
Косинский. Ты – атаман… Этот взгляд… Увидя тебя, кто пойдет искать другого. (Пристально смотрит на него). Мне всегда хотелось встретиться с уничтожающим взглядом человека, сидевшего некогда на развалинах Карфагена[46]: теперь я уж не хочу этого.
Швейцер. Острый мальчик.
Моор. Что ж вас приводит ко мне?
Косинский. Ах, атаман! – моя более нежели жестокая судьба! Я потерпел крушение на бурном море жизни; я видел, как мои надежды тонули в страшной пучине – и у меня ничего более не остается, как воспоминание об их потере, которое могло бы свести меня с ума, если б я не старался подавлять этого воспоминания хоть какою-нибудь деятельностью.
