«Дано, ох как дано»… – В хмельной голове Сидорова отчётливо всплыл тот вечер в Бабушаре. Он хотел броситься к Юрьеву, рассказать, как было дело, что всё получилось случайно, и он не хотел этого… Совсем не хотел!… Но тормоза всё же сработали. Пьяный был, а тормоза сработали. Зачем ворошить старое? Давно это было. Очень давно. И время успело заглушить те страшные угрызения совести, что мучили его не один год. Время лечит. И вот теперь, через столько лет, Юрьев, сам не зная того, нанёс ему удар. Удар по совести.
Лёшка прикрыл глаза, сбрасывая наваждение той ночи и окончательно подавляя в себе идиотский порыв, признаться в своей подлости. «Нет, я не могу, не имею права рушить Толькину семью, делать несчастным и его, и Лену, да и Таньку тоже. А моя семья?».
Он тряхнул головой, спросил:
– И что это ты надумал?
– Да ничего я не надумывал. Не в этом дело. – Он назидательно, как строгий учитель, помахал указательным пальцем перед Лёшкиным носом. – Если по-настоящему любишь женщину, любишь её за всё: и за её прекрасные глазки вместе с ножками, и за недостатки. Это сначала на глазки и всё такое, смотришь. Но это ещё не любовь. Любовь, настоящая любовь, позже приходит. Вот когда и недостатки полюбишь, тогда только, считай, и пришла настоящая любовь.
Причём недостатки эти, может, больше любишь, чем достоинства. Потому что в нашей, русской, любви неизвестно чего больше: восхищения или жалости. Не про все я Ленкины недостатки тебе рассказал, да они тебе и не нужны. – Помолчал, потом продолжил: – Чтобы про всё рассказать, мне надо ещё литра три выпить. И то не рассказал бы. Тоже потому что люблю её. Но могу сказать, иногда смотрю на Елену как раз, когда недостатки эти самые проявляются, и так жалко мне её становится, веришь, – сердце замирает! Вот тогда и кажется мне, что именно в эти моменты люблю я её больше всего на свете.
Он встал, закутавшись в простыню, прошёлся по комнате. Налил себе воды из графина, залпом, как водку, выпил. Щёки его заалели. Метнулся по комнатёнке из угла в угол, сел на место.
«Ишь, как его разобрало, – подумал Лёшка. – За живое зацепило. Однако, не замечал я раньше за ним таких тонких чувств. Вот тебе и солдафон. Тут сантиментов воз и немаленькая тележка! Чуть ли не научную базу подвёл».
Толька, между тем, немного успокоился. Взглянул на друга исподлобья, потом продолжил:
– Ладно. Это только присказка. Слушай дальше. Люблю я Ленку, какая есть, тут уж ничего не поделаешь. И менять её не собираюсь. Я о другом. – Он вздохнул, кивнул на бутылку. – Наливай, за всю жизнь первый раз об этом заговорил. Для откровенности ещё выпить надо. Про Ленку не думай. Я не о ней, я о себе говорю, она только приложение к нашему разговору. – Взглянул, как Лёшка дрожащей рукой наполняет его стакан и, кивнув головой, недовольно бросил: – Полный, полный наливай, не боись. Мне сегодня пить можно. И нужно. А себе лей сколько хочешь.
