Тэсс переглянулась с Ласкезом. Не отводя глаз, медленно произнесла:
– Вообще-то я думала, что мы не расстанемся.
– Да, она со мной, Джер. Надеюсь… – он чуть нахмурился, – возражений нет?
– Никаких, – спокойно отозвался лавиби. – Главное, чтобы она не мешалась в пути.
Тэсс, несколько раздраженная тем, что о ней говорят в третьем лице, прожевала очередную дольку фрукта и спросила:
– А что это вы такое задумали, что я могу вам помешать?
Ласкез слегка пожал плечами:
– Ну, ты же в курсе. Я хочу узнать, где сейчас служит Роним.
– Роним… – Тэсс вздохнула. – А ты уверен?
Бесцветное и невыразительное имя, как и сам его обладатель. Имя, которое, сколько бы юнтанов ни прошло, Ласкез по-прежнему произносил с надеждой.
А Тэсс – с неизменным сомнением.
Время тишины
…Когда завод и конструкторское бюро еще не опустели, на остров Четырех Ветров уже приезжали гости. Тогда это была не эскадра с алыми парусами. Те, другие, прилетели на невзрачном старом самолете. Другие. Тэсс всегда ассоциировала их с этим словом. Второе подразделение оборонно-карательной Длани. Другие. Или серые. Или серопогонные.
Их было восемь. Трое женщин, пятеро мужчин. Когда они появились, Тэсс знала, что в Большом и Малом мирах они занимаются охраной улиц, ловлей воров и убийц, пресечением нелегальной торговли – всем, что кому-то нужно делать, чтобы остальным жилось спокойно.
Работа серопогонных была такой же скучной, как и они сами: это были вечно занятые, подчеркнуто вежливые, но отстраненные люди в невзрачных мундирах. Такими Тэсс запомнила их за те две недели, что серопогонные жили в приюте. Вернее, там они проводили только ночи и короткое время после обеда. И так же, как и те, кто позже явился на кораблях, они каждое утро скрывались за забором завода и в конструкторском бюро. Тэсс не сомневалась: они что-то ищут. Там, у чужаков. Одни говорили, что, может быть, они расследуют чье-то убийство. Другие – что они что-то сторожат или кого-то выслеживают, но кого?
Серопогонные были неразговорчивы. Они явно стеснялись необходимости сосуществовать с любопытными, шумными ле, смотревшими на них, как на чудо. Так воспитанники реагировали на всех, кто прибывал к ним из Большого мира. Какими бы уродливыми или скучными они ни казались.
Женщины – не молодые и не старые, легкие и красивые, несмотря на мрачную одинаковость одежды, – довольно быстро сдались. Со временем их ласковые и теплые голоса все чаще стали слышны в коридорах и гостиных. Воспитатели не препятствовали их дружбе с воспитанниками, даже несмотря на то, что она так напоминала материнство, но вряд ли могла когда-нибудь им стать. Наверняка ло Паолино сомневался, стоит ли разрешать подобное общение. Но все же позволил, по-видимому, решив, что это необходимо всем: и детям из приюта, и женщинам в сером, пришедшим из Большого мира.
