И забирает штурвал у Сергея Павловича.
Второй, спускаясь первым по трапу, говорит, что он последний раз этот чемоданчик открывал в начале рейса:
– Помнишь, помкока руку обжёг?
Я не помню этого, но мотаю головой – да, помню, сам же пытаюсь всё вспомнить, что говорила нам добрейшая Вероника Александровна про такие случаи. Второй оборачивается, не дождавшись ответа, смотрит на меня удивлённо.
– В чём дело, Сергей Павлович?
– Ни в чём, – поворачивается и идёт дальше.
В каюте он достаёт из рундука под койкой небольшой деревянный чемоданчик с красным крестом на крышке.
– Открыть?
– Зачем? Я сначала ранку Генкину осмотрю, тогда и открою.
– Ну-ну, – и мы выходим из каюты. Второй уходит в рубку, а я иду в соседний кубрик, где квартируют второй и третий механики.
Генка лежит на нижней койке, обмотанную несвежим полотенцем руку придерживает на животе. На полотенце распустились яркие красные пятна.
– Привет, мазурик! Чего разлёгся?
Генка ошеломлённо смотрит на меня и протягивает руку:
– Вот!
– От вахты отлынить хочешь?
– Да ты что, Сань? – взаправду обижается он.
Я вижу его побледневшее, страдальческое лицо, и перехожу к делу.
– А ну, пошевели пальцами!
Генка, морщась, шевелит грязными замазученными пальцами.
– А теперь кистью!
И кисть работает, слава Богу. Это означает, что перелома нет. А вот если бы перелом был, тогда мне, как медработнику, – хана! Насчёт сращивания костей нас не учили.
– А что это было, там? – он глазами показывает наверх.
– Да ничего особенного. Нептун в гости приглашал, а мы не согласились. Вот он и побушевал.
– А что со мной?
– Да ничего, сейчас операцию делать буду. Может и руку придётся отпилить. В машине ножовка есть?
– В машине ножовки нет, а у кока есть, я видел, – он опомнился, – ты что, Сань, правда пилить будешь? – он посмотрел на меня очень даже испуганно, инстиктивно убирая руку.
– Да не переживай ты сильно, Гений. Не положено мне пилить, квалификация не та! Вот если бы я был хирург, то обязательно что-нибудь отпилил бы у тебя! Или отрезал ножницами, – я балагурил, стараясь отвлечь Генку от боли.
Из весьма скудных познаний в медицине я помнил, что если кровь ярко красная, значит она артериальная. Тёмная – венозная. Почему-то я сейчас боялся именно ран с венозной кровью, наверное, из-за того, что говорили – вскрыл вены, вскрыл вены…
Я положил чемоданчик на крохотный столик у иллюминатора. Он был закрыт на висячий замок, от воров, наверное, а на дужке, на бечёвке, висел ключ.
